Юй Хуа - Братья

Бритый Ли тоже прочел письмо не один раз. После каждого раза он влеплял себе пощечину и всхлипывал. После смерти Сун Гана его как подменили. Он перестал ходить в офис, а целыми днями торчал в своем роскошном доме в полной тишине. Допускался к нему один Писака. Когда тот отчитывался о делах, Ли смотрел на него, как детсадовец на воспитательницу. Закончив доклад, Писака замирал в ожидании указаний, но Ли, бросив взгляд на улицу, вздыхал:

— Скоро стемнеет.

Постояв какое-то время, но так ничего и не дождавшись, Писака напоминал шефу:

— Господин директор, вы имеете в виду…

Ли оборачивался и бросал на него жалостный взгляд.

— А я теперь сирота, — говорил он.

Разбирая вещи Сун Гана, Линь Хун нашла две, которые нужно было отдать Бритому Ли: снимок всей семьи и скопированный Сун Ганом документ о назначении Ли директором артели. Она вложила их в два конверта и попросила Писаку передать их. Получив конверты, Ли раскрыл первый, и из него выскользнула на пол фотография. Он опустился на колени и поднял ее. Со снимком и вторым конвертом в руках он подошел к столу, сел в кресло, выдвинул ящик и принялся в нем рыться. Совсем не скоро Бритый Ли извлек на свет еще одну такую же фотографию. Внимательно поглядев на снимки, он осторожно сложил их вместе и пихнул в ящик. Потом он поднялся и, подойдя к Писаке, раскрыл второй конверт. Когда он увидел двадцать лет назад скопированную братом бумагу о своем назначении, Ли остановился и растерянно поглядел на написанное. Заметив внизу нарисованную красными чернилами печать инстанции, он понял, что это. Его тело качнулось в сторону и, как подкошенное, шлепнулось на пол.

Только в день кремации Ли покинул свой роскошный дом. Он не поехал ни на «бэхе», ни на «мерсе», а пошел в гордом одиночестве пешком, обливаясь слезами. Когда тело Сун Гана скользнуло в печь, Линь Хун не плакала, зато Ли ревел, как будто его режут. Потом он, рыдая, вышел один из крематория, и все его авто медленно покатились за ним следом. Он обернулся и, заметив это, страшно вызверился, велев и «мерсу», и «бэхе» убираться к ядрене фене. Потом он, размазывая слезы, потопал дальше. Наши-то, увидев это диво, говорили: «Кто б мог подумать, что Бритый Ли станет корчить из себя Линь Дайюй…*»

Ли перестал ходить в офис на работу, а вернулся в инвалидную артель, которая успела превратиться из Лючжэньского НИИ экономразвития в Лючжэньское АО экономразвития. Выведенные рукой Сун Гана красивые иероглифы пробудили в Бритом Ли не одно воспоминание. Он уже много лет не видел своих верных инвалидов и теперь вдруг вспомнил о них.

Хромое начальство по-прежнему резалось в шахматы и ругалось на чем свет стоит. Увидев Ли, двое хромых опешили и с воплями «Товарищ директор!» взволнованно выбежали на улицу: один споткнулся, а другой, вихляя, приложился о дверной косяк. Бритый Ли с отеческой заботой помог подняться упавшему и пощупал наливающийся синячищем лоб того, что шмякнулся об дверь. Потом, взяв обоих за руки, он пошел к остальным двенадцати верным инвалидам. Хромые растроганно кричали:

— Товарищ директор пришел! Товарищ директор пришел!

Трое идиотов и четверо слепых услышали их крики, а глухие ничего не услышали. Быстрее всех отреагировали слепые — стуча палками по полу, они побежали на улицу, но вышел только один. Остальные трое столкнулись в дверях, не уступая друг другу ни на шаг и вопя «товарищ директор!». Их глаза стянулись в узенькие щелки, отчего распахнутые рты казались странно огромными. Тут пришли в себя трое дебилов и дружно зашагали к выходу. Увидев Бритого Ли, они тоже завопили ему «товарищ директор!», но проход уже был занят слепцами. Идиоты, не обращая на это никакого внимания, протолкнулись на улицу, опрокинув слепых прямо в грязь. Бритый Ли поднял каждого на ноги, а потом вся компания, радостно обступив его, переместилась в переговорную. Только тут сидевшие в переговорной глухие сообразили, какое счастье на них свалилось. Они повскакали со стульев, и двое закричали «товарищ директор!», а оставшиеся трое глухонемых зашлепали губами, по-прежнему безупречно копируя мимику. Ли, стоя меж них, наслушался восторженных воплей и махнул рукой, чтобы все перестали орать. Потом он сделал знак в сторону стульев, чтобы все садились. Опустившись на стулья, инвалиды продолжали верещать, и хромой начальник окрикнул их, чтоб успокоились. Другой хромец сделал глухим знак прикрыть рты. В переговорной тут же все смолкло. Хромые пропели: «Попросим товарища директора сказать речь».

Инвалиды захлопали, Ли махнул рукой, и хлопки мгновенно утихли. Оглядев своих верных калек, он вздохнул:

— Вы все постарели. Да и я постарел.

Трое идиотов, заметив, что Ли замолчал, решили не тормозить и дружно захлопали. Глухие, не догадываясь, что сказал Ли, но увидев, как аплодируют идиоты, тоже присоединились. Слепые вклинились в общую волну и зашумели изо всех сил. Хромые покумекали и решили, что аплодировать вроде как нечему, но раз все захлопали, то не хлопать как-то неудобно. Ли махнул рукой и сказал:

— Нечему тут аплодировать.

Хромые тут же опустили руки, и слепые за ними. Потом угадали общее настроение пятеро глухих, но идиоты продолжали бить в ладоши. Заметив, что все остальные остановились, они утратили уверенность и тоже сложили руки. Бритый Ли вскинул голову и оглядел переговорную, а потом посмотрел на деревья за окном и стал вздыхать. Лица у всех стали сосредоточенные. Ли принялся растроганно вспоминать, как двадцать лет назад впервые пришел в артель. За разговором он достал из-за пазухи переписанный Сун Ганом документ о своем назначении и, развернув его, стал читать вслух. Закончив чтение, Ли вскинул руку с бумажкой, чтоб все посмотрели. Инвалиды наклонились и вытянули шеи. Ли с горькой улыбкой сказал:

— Это рукописная копия, а оригинал хранится в архиве орготдела нашего парткома. Печать раньше красная была, а теперь пожелтела. Сун Ган сам переписывал, и печать сам рисовал. Он хранил эту бумажку, как сокровище, до последнего дня. Он радовался за меня. Он связал мне свитер с корабликом…

От переживаний у Ли перехватило дыхание. Хромые и слепые тут же напустили на себя печальный вид. Трое идиотов не то поняли, что к чему, не то нет, но, заметив, что Ли перестал говорить, вскинули руки и громко зааплодировали. Глухие на сей раз решили поостеречься. Глядя на горестную физиономию Бритого Ли и на усердно хлопающих дебилов, они застыли в нерешительности. Хромые зашипели на дураков:

— Не надо хлопать! Не надо хлопать!

Оглядевшись по сторонам, придурки поняли, что дело принимает дурной оборот, и стихли. Бритый Ли с горестным выражением на лице принялся рассказывать об их с Сун Ганом прошлом. Дойдя до жуткой смерти Сун Фаньпина перед автовокзалом, он поведал, какими одинокими и беспомощными они тогда себя чувствовали, и остановился — слова застряли у него в горле. Размазывая слезы, хромое начальство заревело в голос. Слепые впились пальцами в свои палки и вскинули лица с незрячими глазами, из которых медленно выкатывались слезы. Пятеро глухих не услышали, что сказал Бритый Ли, но, когда увидели его горе, оно залило их души, и они заревели не хуже хромых. Трое идиотов опять не то поняли, в чем дело, не то нет. Глядя на неподражаемого товарища директора, сломленного страданием, и на одиннадцать верных инвалидов, пускающих скорбные слезы, дебилы разинули рты и заплакали, как дети. В процессе идиоты выбились в настоящие передовики производства: они выли так, что стены тряслись, а голосов одиннадцати других и вовсе не стало слышно.