Юй Хуа - Братья

Ли не издал в ответ ни звука, а продолжал сидеть, как истукан. У Сун Гана екнуло сердце:

— Наверно, вышло сумбурно?

Бритый Ли все еще размышлял. Сун Ган отчаялся, подумал про себя, что он наверняка сплоховал, вот Ли и не знает, что сказать. В этот миг рот Бритого Ли вдруг раскрылся и из него донеслось:

— Хорошо!

Сказав это, он прибавил еще «хорошо написано». Со всей серьезностью Ли поведал брату, что это был очень хороший рассказ. Хотя и не лучше, чем у Лу Синя и Ба Цзиня*, но уж точно лучше, чем у Писаки Лю и Стихоплета Чжао. Размахивая руками, Ли радостно произнес:

— Теперь Писаке и Стихоплету никакой жизни от тебя не будет!

Сун Ган был удивлен и обрадован. В ту ночь он не мог заснуть от возбуждения. Под храп Бритого Ли прочел зачитанный до дыр рассказ еще пять раз. Чем больше он читал его, тем сильнее ему казалось, что рассказ совсем не так хорош, как расписывал Ли. Он подумал, что Бритый Ли — его брат, а потому, естественно, похвалил его. Однако похвала брата была не лишена оснований: Ли на примерах показал, какие места в рассказе вышли особенно удачно. Когда Сун Ган перечитывал их, ему казалось, что они и правда неплохи. Набравшись смелости, Сун Ган решился отдать рассказ на растерзание Писаке Лю. Если и этот скажет, что все хорошо, тогда, наверно, он и в самом деле написал неплохо.

На следующий день Сун Ган с трепетом отдал свой рассказ Писаке. Писака Лю опешил: ему и в голову не могло прийти, что собственный ученик тоже возьмется писать рассказы. В руках у него был кусок туалетной бумаги, он как раз собирался в сортир. Подложив бумагу под рукопись, Писака, читая на ходу, пошел к нужнику. Там он одной рукой расстегнул портки, другой продолжая сжимать Сунганов рассказ. Потом принялся кряхтеть, не переставая ни на секунду читать. Закончив свои дела, он покончил и с рассказом. Положив на рукопись полкуска неизрасходованной бумаги, Писака Лю, хмуря брови, вернулся в кабинет. Всю первую половину дня он просидел в кабинете, наполняя рукопись своими пометами. В руках Лю сжимал красную ручку. Он исчеркал каждую страницу, и даже написал на последней многословный отзыв. Когда закончилась смена, трепещущий Сун Ган появился на пороге кабинета. Писака, напустив на себя строгий вид, махнул ему рукой, чтоб входил. Когда Сун Ган очутился в кабинете, Лю протянул ему рассказ со словами:

— Все свои критические замечания я написал.

Взяв рассказ, Сун Ган почувствовал, как холодеет у него сердце. Он увидел, что все расчеркано красной ручкой так, что и не узнать. Сун Ган подумал, что, наверно, у него в рукописи много огрехов. Тут Писака с довольным видом достал из ящика стола свой рассказ и протянул собеседнику, чтоб тот прочел его внимательно на досуге. Казалось, он вручал Сун Гану мировой шедевр.

— Посмотри вот, как я пишу.

Вечером Сун Ган прочел правку Писаки и его критический отзыв по нескольку раз. Чем больше он читал все это, тем больше запутывался. Он никак не мог взять в толк, что хотел сказать этот Лю. Потом он прочел несколько раз и рассказ Писаки. Рассказ этот тоже оставил Сун Гана в недоумении, он не понял, что было в нем хорошего. Бритый Ли заметил, что брат сам не свой, и решил из любопытства составить ему компанию. Сперва он прочел критический отзыв Писаки и произнес:

— Полная херня.

Затем он взялся за его новое творение: сперва посчитал страницы — их набралось всего шесть. Ли с презрением встряхнул рукопись — всего-то! Начав читать, он отбросил рассказ в сторону, не добравшись до конца.

— Скукотища, вообще неинтересно, — сказал он.

Зевая, Бритый Ли завалился на кровать и, отвернувшись, мгновенно засопел. А Сун Ган продолжал читать свою переправленную рукопись и рассказ Писаки. Хотя все это и приводило его в растерянность — в особенности отзыв, который словно бы отрицал все, что можно, в рассказе Сун Гана, и только в самом конце утешал его парой фраз, — ему все равно казалось, что Писака делал ему же лучше. В конце концов, он потратил свое время на правку и отзыв. Сун Гану казалось, что теперь он должен отплатить той же монетой: тоже написать на последней странице свой критический отзыв. Он принялся за него со всей серьезностью; сперва похвалил немного, а уж потом указал на отдельные недостатки. Он не стал писать так грязно, как Писака, а сперва потренировался на черновике, внес исправления, и только потом переписал свой текст на последнюю страницу рассказа.

На следующий день, когда Сун Ган принес Писаке Лю его новый рассказ, тот сидел в кабинете, закинув ногу на ногу, и, улыбаясь во всю пасть, ждал, когда Сун Ган придет его расхваливать. Он и подумать не мог, что Сун Ган скажет:

— Все свои критические замечания я написал на последней странице.

Писака Лю изменился в лице. Он быстро пролистал свое новое произведение до последней страницы и действительно увидел отзыв Сун Гана, в котором были указаны недостатки. Писака Лю пришел в ярость, подскочил со стула и врезал по столу. Тыча пальцем Сун Гану в переносицу, он проревел:

— Да как ты смеешь…

От гнева Писака Лю начал заикаться. Сун Ган стоял перед ним, как истукан, и никак не мог взять в толк, чего это Лю так бесится.

— Да что я сделал… — мямлил он.

Схватив рассказ, Писака пролистал его до последней страницы и сунул под нос Сун Гану:

— А это что такое?

Сун Ган растерянно ответил:

— Это мои критические замечания…

Писака был так зол, что в бешенстве швырнул рассказ на пол, но тут же бережно поднял. Отряхивая страницы, он продолжал орать на Сун Гана:

— Да как ты смел калякать тут на моей рукописи…

Сун Ган наконец понял, отчего Писака так рвал и метал.

— Так ты тоже расчиркал мне всю рукопись, — расстроенно произнес он.

Услышав это, Писака сперва замер на мгновение, а потом принялся беситься еще пуще. Без устали колотя по столу, он ревел:

— Да кто ты такой? А я кто? На твоей рукописи? Да если б я обоссал ее всю, и то тебе честь была бы, твою мать…

Тут Сун Ган тоже обозлился — подошел поближе и, тыча в Писаку Лю пальцем, произнес:

— Ты не можешь обливать грязью мою мать, если ты скажешь хоть что-нибудь о моей матери, я тебя…

— Ты меня что? — Писака вскинул кулаки. Заметив, что Сун Ган выше его на полголовы, он опустил их обратно.

Поколебавшись секунду, Сун Ган сказал:

— Врежу тебе.

Писака Лю проревел:

— Охренел, что ли?

Когда Сун Ган, бывший обычно вежливым и почтительным, осмелился сказать, что врежет Писаке, тот, не помня себя от гнева, схватил со стола бутыль красной туши и плеснул ей в Сун Гана. Тушь забрызгала ему очки, лицо и одежду. Он стянул с носа испачканные очки и втиснул их в карман пиджака, а потом, вытянув вперед руки, словно собираясь придушить обидчика, бросился вперед. Народ из отдела снабжения и сбыта тут же кинулся на помощь, схватил Сун Гана и вытолкал за дверь. Писака Лю, забившись в угол, отдавал приказания своим подчиненным: