Линара Тимиргалиева - Werfuchs

Что-то я заговорился.

— Хм. — повернулся я к ней, продолжая не смотреть ей в глаза. — Ну, тебе точно нельзя в таком виде ходить на людях. Эти уши... Господи.

— Ничего, я видела у американских киноактрис отличные пышные причёски. У меня есть и шляпа.

— А этот... хвост. Если хочешь, я могу взять садовые ножницы и рюмку коньяка.

Она дёрнулась и схватилась за свою пушистую конечность.

— Только не его, пожалуйста! Я могу примотать его к спине медицинскими бинтами, честное слово!

— Ладно. Но тебя всё равно надо как-то, приодеть, что ли.

Что я знал о женщинах? Я видел свою мать. Двоюродные сёстры таскали меня за уши. Видел гимназисток через окно и на детской площадке. Встречался с кем-то по вечерам после занятий в токарном училище. На строительстве магистрали рабочие по выходным заказывали одну le madam на весь барак.

Словом, видел всякое, но никогда не вникал во всю эту кухню, или правильнее сказать, будуар.

Пришлось обращаться за советом.

— ...ну вы знаете, фрау Штайзер, она только-только перебралась из деревенской глуши в большой город, ей тяжело здесь освоиться, она стесняется...

— Хорошо, как скажешь. — фрау Штайзер нехотя превратилась из недвижной мумии в живую бодрую старушенцию, поднявшись с кресла. — Не знаю, как сейчас одеваются, но я посмотрю свои старые фотографии.

Она открыла тяжёлый альбом с толстой кожаной обложкой. Пришлось откашляться от облака пыли.

С блестящей, нетронутой временем, фотобумаги на меня смотрела симпатичная девушка. Ей фигура сочно вырисовывалась одними лишь светом и тенью.

— А вы были прекрасной фрейлиной! — сказал я. — Почти как Грета Гарбо.

— Ну что ты, хватит, а то сейчас расплачусь. — она звонко чихнула в платок. — В мои юные годы, девушки любили расхаживать в блумерах. Хотели так позлить своих бедных родителей. Сейчас, я слышала, в моде спортивная одежда: эти ужасные куртки, штаны и брюки-гольф... Боже. Моя дочь пишет, что прыгнула с самолёта на парашюте! Уму непостижимо! Ей надо детей растить, а она себя угробить хочет... Этот новый канцлер со своей партией... Они всё хотят, чтобы девушки скакали и там и тут. Ах, что-то я отвлеклась. Ну, женщине точно нужно платье, маленькое, чёрное, неприхотливое. Юбки, юбка-карандащ, туфли, люферы, кардиганы, свитеры...

...много сетований на жизнь, от которых я чуть не пожалел, что живу сегодня. А не тридцать лет назад, когда от одного доброго взгляда кайзера поля давали по два урожая.

Я вернулся в комнату с кучей вещей в руках. Испытывал то же смущение, что и при сборке своего первого пулемёта.

— Вот тебе, что тут у меня, ах да, лак... или воск. Старый жакет от дочери фрау Штайзер, пара блузок, они вроде чистые, но придётся подгладить, я думаю. Посмотри пожалуйста на меня.

Она отвлеклась от накладывания крема на острые скулы.

— Тебе придётся выщипать брови, или полностью сбрить. А потом нарисовать заново карандашом.

— Ничего, мне и так нравится. Не стоит.

— Как хочешь. И главное... тебе нужны имя и фамилия. Что ты умеешь делать?

— Что? О чём ты?

Наконец, она принялась поднимать свои волосы, и я смог её осмотреть, не пытаясь скрыть взгляд от этих ушей. Они уже были похоронены под локонами, отливавшими на свету яркими бликами.

— Ну, знаешь... Мой прадед был столяром в деревне, и от него наша семья имеет такую фамилию. Вот ты, что ты умеешь?

— Оборачиваться в лису.

— Лиса-оборотень... Назовём тебя Вера Фукс.

— Наверное, — она звучно пропела своё "а". — звучит неплохо.

В коридоре загремели каблуки и я приготовился. Отчётливо помню стук деловой обуви полицейских и дружинников, когда они наведывались в рабочие бараки у автобанов, разыскивая наркоманов и бродяг.

— Вера, оденься, пожалуйста. — сказал я, выглядывая из-за двери.

— Здравствуйте, меня зовут Эльжбета, я из НС-Фрауеншафт. Вы хозяйка этого дома?

Очень приятный голос и фигура для части государственной машины. Девушка в строгом пиджаке и прямой юбке очень мягко вошла в комнату фрау Штайзер.

— ...я бы хотела увидеть список жильцов...

— Какая-то проверка. Ты помнишь, как тебя зовут?

Уже-как-пару-минут-Вера моргнула обоими глазами в знак согласия.

По двери застучали сухие женские пальцы. Я открыл.

Пахнуло духами и сначала я подумал, что к нам вошло ещё одно создание не от мира сего. Девушка, смущённо улыбаясь, смотрела то туда, то сюда, и начала говорить очень, очень тихо.

— Здравствуйте, я Эльжбета, из НС-Фрауеншафт. Здесь проживают женщины? Ах, извиняюсь, как вас зовут?

— Вера, Фукс.

— О-о-очень приятно познакомиться. Вы арийской расы? Снова извините, я вижу и сама.

Она засмущалась ещё сильнее. Убежала взглядом на пол, собралась с силами и снова, с искренним добродушием и бархатным придыханием стала рассказывать, будто любящая мать сказку своему ребёнку. На моей коже выступили мурашки.

— Вы, как арийская женщина, — слово "арийская" звучало протянуто, как на уроке произношения. — должны вступить в нашу организацию и посещать наши собрания. Отделение в этом районе находится в доме культуры ткацкой фабрики на Монкебергштрассе.

На её груди сидели тот же значок со сва-сти-кой как и у Карла, и, под ним, перевёрнутый чёрный треугольник, с такой же сва-сти-кой и куриной трёхпалой лапкой под ней. Я где-то слышал, что это называется "руна".

Она говорила и говорила что-то Уже-как-несколько-минут-Вере о немецком народе, перебирая свою причёску тонкими пальцами и поглядывая в сторонку. Я заметил небольшой, едва заметный развод помады над верхней губой.

Дальше было что-то ещё, но помню лишь, что остановил её в коридоре перед уходом.

— ...конечно, после работы, когда Вы и я свободны. Давайте встретимся в кнайпе на Бергштрассе, хозяева мои большие друзья! Мы найдём там тихий уголок.

Ещё один знак согласия.

— Вот, скажем, мужчины, защитники Рейха. У них есть "жизненное пространство" на Востоке: в России, в Индии, в Северо-Американских Соединённых Штатах. А у нас "жизненное пространство" — дома, в детском саду, в школе, на детской площадке. Там, где мы растим своих детей. Жду не дождусь того дня, когда смогу взять на руки собственное чадо...

Она произнесла это, сложив руки и унёсшись мыслями в облака через потолок.

До этого Карл с досадой в голосе прокомментировал мой отказ встретиться с ним сегодня в кнайпе. Сейчас, я как и при беседах с ним ничего не понимал в этих восторженных речах. И мне захотелось непременно иметь рядом с собой Карла чтобы он всё объяснил. Ведь все эти вещи: "жизненное пространство", "арийская раса" — вдруг стали для меня очень важными.

Я восхитился её красотой, и общественной работой, разумеется. "Национальный подъём это ведь не так уж и плохо для нас?" — решил я.