Дэвид Левитан - Двенадцать дней Дэша и Лили [litres]

17 декабря, среда

Не знаю почему, но я не удивилась, увидев на палубе парома поджидающего меня брата.

Лэнгстон схватил меня в охапку и обнял, чуть не задушив.

– Никогда больше не пугай нас так!

Паром отчалил, увозя нас в Манхэттен. Брат соединился с родителями по видеосвязи.

– Где ты была? – закричала мама. Судя по ее виду, она всю ночь не спала.

– Мне необходим был тайм-аут, – ответила я. После чего – чем ничуть не горжусь – начала безбожно врать. Я не знаю, что значит быть подростком, но, похоже, взросление не обходится без лжи. Все кругом ожидают от тебя поведения взрослого человека, а потом злятся, когда ты проявляешь хоть толику независимости. – Я спустилась в бункер дяди Рокко. Там было так темно, что я уснула и проснулась только полчаса назад. Простите, что заставила вас волноваться.

Я выдумала это не на пустом месте. В наши ежегодные поездки в Статен-Айленд я частенько брала тайм-ауты от семейных разборок с дядей Рокко, прячась в бункере времен холодной войны, построенном в тайном подвале автомастерской, которая находится в двух кварталах от кладбища.

А что еще мне оставалось сказать? «В смятенных чувствах, совершенно потерянная, я не хотела идти в школу, поэтому отправилась в Статен-Айленд и стала там другой личностью. Жанну, которая понравилась бы вам, поскольку она намного круче меня, захватило создание волшебных пряничных домиков, ставшее странноватым после пары-тройки чудотворных печений Супер-Майка: от не пойми какого ингредиента она превратилась в дерзкую машину по росписи пряничных девушек, а потом отключилась и всего лишь с час назад проснулась былой скучной Лили».

Ложь заслоняла меня от «Лили снова чудачит, возможно, ей необходима психотерапия?». Правда, скорее всего, отправила бы меня в реабилитационный центр.

– Никогда больше так не поступай, – сказал папа. – Мы за ночь, наверное, десяток лет прибавили.

Я взглянула в мамино лицо: сердитое, усталое, но еще и спокойное.

– Я переживала, – начала она. – Но почему-то верила, что с тобой все хорошо. Я чувствовала это. Когда умерла мама, когда мой двоюродный брат Лоренс попал в ужасную автомобильную аварию, когда упал с лестницы твой дедушка, я еще до звонков чувствовала, что произошло что-то непоправимое. Вчера вечером мои инстинкты молчали. Я страшно паниковала, но была уверена: с тобой все в порядке, где бы ты ни находилась.

Было не время для придирок, но я не сдержалась:

– Вам не кажется, что сообщение обо мне в новостях – это перебор?

– Журналисты питают к тебе слабость, – объяснил папа. – У них заметно подскочил рейтинг после новости о том, как ты поймала ребенка.

– Это не слабостью называется, а оппортунизмом [13], – заметила я.

– Мы ждали до рассвета, – произнесла мама. – Но от тебя не было вестей, и мы подумали, что поднятый нами переполох выкурит тебя оттуда, где ты прячешься. И оказались правы. Дядя Рокко увидел репортаж и позвонил сказать, что видел тебя вчера на острове.

– Все равно – это перебор.

– Ты не в том положении, чтобы нас критиковать, – заметила мама.

– Дома все обсудим, – добавил папа. – На семейном собрании.

– Простите, – извинилась я. – Мне правда очень жаль.

Лэнгстон завершил звонок, и лица родителей пропали с экрана.

– Я пять раз ездил на этом пароме туда и обратно, – сообщил мне брат.

Наверное, ждал от меня благодарности. Не дождался. У меня еще не прошла злость на него за готовность оставить наш семейный очаг. Мне хотелось чувствовать себя счастливой за него, но я слишком печалилась за себя. Лэнгстон с Бенни готовы к этому шагу. Я – нет.

Когда я промолчала, брат добавил:

– Дэш сделал со мной пару заходов туда и обратно. Он тоже сильно волновался.

– Оу, – скупо отозвалась я. Так называемое волнение Дэша – того же рода, что и его рождественский подарок в виде елки. Он вел себя так, будто хотел быть рядом со мной, а потом преждевременно ушел. Холодный, непроницаемый. Такой красивый и заботливый, но не влюбленный. Почему?

Дэш осложнял мою жизнь. У меня и без него полно насущных проблем. К примеру: куда меня отправят жить, если семейное гнездо развалится на части?

– Он – славный малый, – сказал Лэнгстон, и я в шоке чуть шею себе не свернула, резко повернув к нему голову.

– Так теперь тебе нравится Дэш? – изумилась я.

– Теперь я с ним примирился , – отозвался брат.

Весь мой мир перевернулся. Я была растеряна, напугана, взволнована и заинтригована таинством того, какими дорогами может пойти моя жизнь.

– А я примирилась с тем , что вы с Бенни можете быть счастливы вместе в своей новой квартире, чего я не одобряю, но тем не менее поддерживаю.

– Я чувствую то же самое в отношении вашей с Дэшем пары. – Брат помолчал. – Ты ему действительно дорога.

В том-то и проблема. Я люблю его. Но сама ему просто дорога. Это больно.

– Тогда почему сейчас он не здесь? – спросила я.

– Ему пора было в школу. Видимо, Дэш относится к занятиям серьезней, чем ты последние пару дней. – Лэнгстон лукаво посмотрел на меня: – Так где ты на самом деле была?

– На оргии в честь пряничных домиков.

– Сарказм не идет тебе, Лили. Не хочешь рассказывать, не рассказывай.

Мы вернулись домой. Родители спешно собирались в недельную поездку в Коннектикут: на школьную праздничную вечеринку и закрытие академического семестра на папиной работе. Еще они туда ехали для того, чтобы мама сама увидела и оценила жилье директора, на случай если в новом году они все-таки решат переехать жить на территорию частной школы.

Семейное собрание заняло одну нью-йоркскую минуту.

Школьное наказание: школьные правила запрещали учет выполненных заданий за пропущенные дни, а значит, я получу неуды и это скажется на моей успеваемости. Также меня отстранили от уроков на два следующих дня, до самых каникул. Что у меня не укладывалось в голове, потому как «наказание» больше смахивало на «подарок». Целых два выходных! Подумаешь, не сдам задания и не получу хорошие отметки. Зато смогу напечь печений, выгулять собак, приготовить рождественские подарки и заняться множеством других вещей, поинтереснее школы.

Родительское наказание: до Рождества я должна сидеть дома. Исключение – выгул собак.

Меня никогда не сажали под домашний арест. И в данном случае я вообще не видела в нем смысла. По-моему, родители – тоже. Они объявили о своем наказании прямо перед отъездом, практически признав его неосуществимым, так как сами уезжали и смотреть за мной было некому. Естественно, я благоразумно умолчала об этом.

Если честно, из-за бессонной ночи родителей совесть меня не мучила. Я – девчонка с Манхэттена. И сбегающие в Коннектикут дезертиры заслуживали беспокойства.