Богуслав Бржезовский - Железный потолок

Небо над ним голубое, глубокое, бездонное, такое же бездонное, как и его растерянность. То был не сон и не бодрствование. Он сознавал, что лежит на жесткой скамье, что в лицо ему светит солнце. И все же ему привиделся сон. Возница гонит коней и хлещет над их головой бичом. Щелк! Щелк! Перед упряжкой вдруг выросла каменная стена. Кони становятся на дыбы. Щелк! Щелк!

Видения продолжались, вероятно, всего лишь несколько секунд, возможно, это было затмение рассудка, возможно, обморочное состояние. Над ним шелестела осина, и издалека донесся гул мотора. Возвращалась Ольга. Он встал, набросил на плечи пиджак, плащ взял в руку и пошел ей навстречу. Она вышла из машины и смотрела на него все время, пока он шел к ней. Вероятно, она его не сразу узнала, ведь она близорука.

— Господи, откуда ты взялся? — воскликнула она, не скрывая своего изумления.

— Сам толком не знаю, — сказал он. — Но раз я уж здесь, то хотел бы с тобой поговорить.

Ольга подняла брови. Это было знакомо. Заменяло вздох и значило «опять». Она посмотрела на часы.

— Ты намереваешься остаться здесь на ночь?

Людвик пожал плечами.

— Но завтра утром уедешь, — сказала она.

— Как прикажешь.

Она отворила дверь в библиотеку.

— Потом спущусь сюда, — сказала она.

Возле двери находился умывальник, Людвик нашел там принадлежности для бритья и с удовольствием побрился. Потом спустился на первый этаж и довольно долго разглядывал библиотеку. Большую часть ее составляли книги по юриспруденции, в основном немецкие, было несколько модных романов: «Юг против Севера», «Сага» Голсуорси, Аксель Мунтс, Селин и детективы. На нижних полках были сложены старые журналы и газеты. Юридические, женские, «Эва», несколько номеров «Гвезды», «Народни политика», «Народни листы», «Лидове новины». Все вперемешку. Груда предвоенной «Пршитомности». Людвик листал журналы. Это был, вероятно, архив Фишара, поскольку в каждом номере была его статья. Он примостился на диване, немного почитал, а потом заснул. Когда проснулся, уже наступили сумерки; гостиная, куда он торопливо вышел, надеясь застать там Ольгу, была погружена в темноту. Ольга сюда так и не приходила. Вероятно, тоже уснула. В камине были сложены поленья. Он разжег их, выключил свет, сел в одно из кресел и уставился на огонь.

Вскоре пришла Ольга. Принесла холодного мяса и бутылку вина. На ней было вечернее платье.

— Для кого ты так вырядилась?

— Просто привычка. Я переоделась бы, даже если бы была одна.

Она села напротив него в кресло, повернулась к камину и, страдальчески наморщив лоб, тоже стала глядеть на огонь.

— Откупорь вино. Пей и ешь, — сказала она.

— Не буду пить, — ответил он. — Я пил всю ночь. — Потом добавил с особым ударением: — С Краммером.

Она взглянула на него равнодушно и отчужденно.

— Это значит, что я все знаю, — продолжал Людвик.

— Что знаешь? — услышал он ее голос.

Они разговаривали, не глядя друг на друга.

— Что хочешь с ними бежать. Со Смитом, Краммером, Фишаром. Я приехал, чтобы…

— Приехал зря, — поспешно прервала его она. — Для чего мне бежать!.. Этот вздор тебе наговорил Краммер?

Он понимал, что все это лишь его догадки. Он действовал наобум, предполагая, что попадет в цель. Краммер ему ничего подобного не говорил. А может, говорил? Он уж и сам не знает.

— Это неважно, — оборвал он ее раздраженно. — Уверен, однако, что это безумие, то, что ты делаешь и что хочешь делать. Ты идешь к катастрофе. Ольга, опомнись, пойми, что это за человек…

— О ком ты говоришь? — спросила она холодно.

— О Смите.

Она рассмеялась.

— Что ты о нем знаешь? Ничего, — ответила она.

Ну вот, опять! Он допускает именно те ошибки, которых так хотел избежать. Ничто ее не убедит. Он скажет ей: Смит — шпион, совершенно заурядный гестаповец, бандит, который убивал — как это говорил Краммер? — который выбивал у людей зубы и шарил в их тюфяках. Она рассмеется. Не поверит. Людвик не знает, чем ее пронять. Как ее поколебать, чтобы она потеряла свою несносную уверенность? Он молчал.

Однако она вскоре не выдержала:

— Каждый нынче норовит влезть в самые что ни на есть интимные дела. С меня хватит. Ненавижу все это. И ненавижу любого, кто этому способствует.

— И, разумеется, меня, — сказал Людвик.

— Да, — ответила она без колебаний.

Он встал, прошелся по комнате. Решил было сейчас же уйти, но раздумал, вернулся и сказал как только мог спокойно:

— Только помни, все, что ты считаешь ущемлением своей свободы, для остальных и, несомненно, для большинства людей это условие для того, чтобы они чувствовали себя свободными. Чтобы они вообще могли жить. Пойми ты это.

— Для тебя, вероятно, также?

— Да.

— Мне нет никакого дела до остальных людей.

— То, что происходит вокруг нас, — продолжил Людвик, — не свалилось с неба. Этого никто не выдумал, оно просто существует, и существует закономерно…

— Закономерно, — сказала она презрительно. — Оправдываешь свою нечистую совесть.

— И так же закономерно ты окажешься в тупике, — продолжал он. — Будешь вынуждена поступать против своей совести, против человеческой совести, понимаешь, человеческой…

— Хватит разглагольствований; говори, чего ты от меня хочешь и зачем приехал сюда? — оборвала его Ольга.

Людвик остановился на середине комнаты, довольно далеко от нее. Лица ее он не видел.

— Прошлой ночью я поддался иллюзии, что могу еще помочь тебе. Что должен помочь тебе. Предостеречь тебя. Теперь вижу, что напрасно. Да, я истерзан, — воскликнул он. — Ты меня истерзала, ты играла моими чувствами. Но я простил бы тебе, отказался от тебя, если бы мог тебя отвлечь от этой сомнительной авантюры, в которую ты так безрассудно бросаешься. Ты для меня уже ничего не значишь, ты просто несчастный человек, который…

— Я несчастная! С чего ты это взял? Счастливая, счастливая я… — вскричала она с такой неподдельной искренностью, что Людвик изумленно, уставился на нее. — С тобой я никогда не была счастлива. Сомнительная авантюра! Возможно. Но буду по крайней мере хоть какое-то время жить, а не топтаться на месте, как ты. Все уже хоть на что-то решились, только ты не нашел решения. Только ты хочешь сидеть между двух стульев, всем сочувствовать и ничем не рисковать.

— Да, ты права, я понял это поздно. Только ты свое решение принимаешь вовсе не ради каких-то принципов, а ради Смита. Ты целиком подчинилась ему, и это погубит тебя.

— Да, подчинилась. Потому что до той поры, пока я не познакомилась с ним, я вообще ничего не знала. Ничего, понимаешь. Ни что такое любовь, ни какой может быть жизнь. Из-за своей беспомощности хваталась за все, даже за тебя. А ты вообразил, что можешь меня отговорить…

— Уже не воображаю, — ответил Людвик.