Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

Я долго все это обдумывал. Вот ведь как получается: я женат на Мейбл, а Молли — замужем за Эдди. Было странно представлять, что у Молли родится дитя, но если этому суждено случиться, я хочу, чтобы оно было моим.

— Конечно, я не против, любимая. Если ты хочешь, я тоже хочу.

Она обняла меня.

— Я знала, что ты когда-нибудь ко мне придешь, — сказала она.

В тот день мы больше ничего друг другу не сказали. Вскоре я встал и оделся, а она проводила меня до лошади. Там мы еще постояли, глядя на Млечный Путь, Большую Медведицу и другие летние звезды. Наконец я вспрыгнул в седло.

— Я буду приезжать при первой возможности, — сказал я. — О'кей? Но, наверное, всякий раз так надолго оставаться не смогу. Я буду по тебе скучать.

— О'кей, — сказала она. — Я тоже.

Домой я ехал при лунном свете. Он был таким ярким, что я хорошо разглядел, как впереди меня старый большой койот нырнул в заросли. Наверное, следовало сочинять, что соврать Мейбл, но вместо этого я думал о Молли, о том, какая она нежная. И одновременно в ней есть что-то суровое, как у моего отца. Я вспомнил весь день: как по-разному она выглядела, как утром вешала белье, а рубашка у нее выпросталась, как сидела на диване вечером совсем без рубашки. У нее такое изменчивое лицо, хотя вроде всегда одно и то же. Когда я ехал через Дальнее пастбище, мне навстречу заржала папина белая лошадь. Папы мне сильно не хватало.

Однажды в начале июня Мейбл встала в стервозном настроении и почти выгнала меня из дому. Покончив с хозяйственными делами, я помазал мазью пару приболевших телят и решил съездить в Антелопу, где мы всегда получали почту. А раз я буду там, то почему бы мне не нанять людей на молотьбу пшеницы. Вообще-то я тогда думал, что пшеница у меня в последний раз и больше ничего общего с фермерством я не допущу.

Оседлал я Диртдобера, самого старого конягу на ранчо, ему было не меньше двадцати трех лет, и на нем ездили только за почтой. Пожалуй, это и было главной ошибкой. Добравшись до Антелопы, я его привязал и дал ему хорошенько отдохнуть, а покамест переговорил с ребятами и нашел парня с молотилкой, который пообещал на другой день приехать на ранчо. Пока я болтался по городу, на северо-западе возникла отвратительного вида туча, и я подумал, что неплохо бы успеть добраться домой сухим. Кроме того, в тот день пришел каталог «Монтгомери Уард», и он был таким тяжелым, что грозил оказаться не под силу старине Дирту, который очень не любил тяжести.

Однако я уложил каталог в седельную сумку, и мы отправились. Если начнется дождь, а на это было очень похоже, тому парню не придется возиться с моей пшеницей. Но я ошибся, не выпало ни капли. Врезал град.

Настоящий град. Вначале как слива, потом с куриное яйцо, а потом такой, что даже нашим индюшкам такие яйца не снились. И конечно, он застал нас с Диртом посреди чистого поля. Уговорить этого конягу двигаться шустрее я был не в силах. Прикрылся каталогом — никакого толку. Наконец, мы добрались до небольшого дубка-недоростка, и я понял, что лучше защиты все равно не найти. Мгновенно я расседлал Дирта, залез под его брюхо, накрылся седлом и так лежал, скрючившись. Сперва Дирт пытался на меня помочиться, но мне было наплевать — я больше беспокоился о сохранности собственного черепа. Пару раз я ему все же врезал, чтобы он прекратил свинство, а этот сукин сын сумел отвязаться, наступил мне на бедро копытом и смылся. Я испугался, что град может забить его до смерти, но гоняться за ним не стал. Перебрался по ту сторону ствола, где меньше доставал ветер, и свернулся под седлом. Слава Богу, голову от града я спас, а на седле появились вмятины, которые так никогда и не исчезли. Град лупил битый час. Когда он начал утихать, я устроил себе что-то вроде иглу из одеяла, и получилось так уютно, что у меня осталась одна только единственная забота — мокрая пшеница.

Град кончился, теперь поля выглядели как после метели. Выглянуло солнце, и все стало таять, но некоторые ледяные кучи продержались еще пару дней. Я мог только кое-как ковылять — Дирт чуть не сломал мне бедро, а о том, чтобы тащить седло и одеяло, не могло быть и речи, особенно по скользкой после града земле. Дирту, похоже, ничего не сделалось: было видно, как в полумиле от меня он трусит домой.

— Подонок, — выругался я. — Погоди, доберусь я до тебя.

Но смог доковылять только до дома Элденфелдеров. Это голландская семья, жили они за полмили от меня и держали около полусотни подлых борзых собак. Не хотелось, чтобы эта свора на меня набросилась, но мне, инвалиду, деться было некуда. Однако все обошлось. Они накормили меня слегка подгнившей говядиной, и Анни, старшая придурковатая дочь, доставила домой.

Дирт был уже там. Он пытался копытом открыть дверь в клеть с овсом. Старый болван вздулся множеством шишек, и сердце не позволило мне лишить его пищи.

Оказалось, что под градом гораздо уютнее, чем в доме. Десять разбитых окон не сильно подняли настроение Мейбл. И, конечно, нечего было рассчитывать, что она сделает мне массаж бедра. Даже если бы я ввалился с двумя культяшками вместо ног, она бы не обратила внимания. Ужином не пахло, и я, конечно, ляпнул неподходящее.

— Привет, — сказал я. — Что на ужин? Суп из града?

— Я тебе такой суп устрою. Из града, — заявила она. — Как ты смел смыться и оставить меня одну в такую бурю! Где шлялся целый день?

— Ну, я путешествовал в сторону дома, — сказал я. — Довольно медленно.

— Заметно, — сказала она. — Спорим, ты в Антелопе резался в домино. Торопился спустить все свое наследство.

Я промолчал.

— Где почта? — спросила она.

— Не было ничего, только каталог, я его потерял во время града. Придется попросить, чтоб нам прислали еще один.

Забавно, что она вдруг так взъерепенилась.

— Что же ты за муж? — заявила она. — Ничего такого мы не сделаем. Ты сядешь на коня, поедешь и его отыщешь. Я хочу сделать заказы по каталогу, пока он не устарел.

— Ты что — совсем с приветом? — ответил я. — Его град разнес в клочья. Нужно будет у кого-нибудь одолжить.

— Я ничего не собираюсь ни у кого одалживать, — отрезала она. — Ты потерял, ты и ищи.

Я попытался обнять и приласкать ее, стараясь поправить положение, но она ушла в спальню, а я не стал ее удерживать. Когда подоил коров и вернулся в дом, ее было не видно и не слышно. Я поджарил яичницу с беконом и поужинал. Потом помыл посуду, но Мейбл не появлялась. Тогда я уселся в гостиной и сделал в дневнике кое-какие подсчеты: хотелось прикупить три куска земли, чтобы наши владения на северо-западе сомкнулись.

Около девяти часов я ее услышал, а потом она явилась — похоже, что со сна, в халате и ночной рубашке. Если она бывала в форме, то выглядела классно.

— Привет, — сказал я, а она уселась мне на колени, поцеловала и вообще казалась вполне дружелюбной.