Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

В спальне было почти совсем темно, только сквозь западное окно пробивались последние лучи солнца. Присела на кровать и потрясла Джонни.

— Вставай, если хочешь получить ужин.

Он открыл глаза и потянулся.

— О черт, ты уже одета, — сказал, улыбаясь.

— Повторять приглашение не буду, — сказала я.

— Мы с тобой гимнастикой давно не занимались, — заявил он. — Ты ведь не против, а?

— Ну, не знаю, — ответила я. — Я потеряла девичий азарт.

— Да у тебя его никогда и не было, тебе просто нравилось задом вертеть, — сказал он.

Пошла накрывать на стол, а он еще минут десять возился: одевался и умывался. Появился на кухне и сказал:

— Бог мой, откуда у тебя лук? Ты уже подоила?

— Нет, — ответила я. — Доить будешь ты, пока я вымою посуду.

— Чего ее мыть-то? — сказал он. И правда, чего?

Он пошел со мной на гумно, но доить пришлось мне самой. Загнал корову в стойло и развлекал меня болтовней, но дойка — занятие ниже его достоинства. Гид делает любое дело без разбору, а Джонни — привереда. Джо — весь в него, но я всегда старалась не давать ему спуску. Однажды я послала его полоть огород, а когда глянула, чем же он занимается, оказалось, что он забавляется с деревянной лошадкой.

— Что это ты делаешь? — сказала я. — Кажется, тебе было велено полоть грядки.

Он к тому времени уже стал крепким орешком.

— Иди к черту, мама, — ответил он. — Я еду на лошади. Ковбоям негоже полоть грядки.

— Сейчас я покажу тебе ковбоя, сынок, — сказала я.

Как сказала, так и сделала, но после парень стал еще более непослушным, а папа Джонни только смеялся. Зато когда в очередной раз он начал подъезжать ко мне с любовью — задала ему жару.

— Вали, обхаживай свою лошадь, — сказала я. — Ковбоям негоже путаться с девушками.

— Милая, чего это ты на меня сердишься? — сказал он, но в тот день так и остался ни с чем.

Подоила, Джонни растворил ворота, чтобы старуха Мюли шла на волю, а я понесла в дом ведро с молоком. Он догнал, обнял, и немного молока пролилось. Вручила ведро ему.

— Я всегда был плохой дояркой, — сказал он. — Зато сколько времени сэкономил!

Только один раз ему пришлось заняться домом, той зимой, когда убили Эдди, а я слегла с тяжеленным гриппом. Хозяйство по очереди вели Гид и Джонни, пока я не поправилась. Оба мальчика тогда тоже болели.

Вечер был красивый и теплый. Процедила молоко, а Джонни налил себе кофе. Открыла банку сливового варенья: он любит кофе с вареньем. Когда на блюдце собралось около сотни косточек, отобрала банку и спрятала на ледник.

— Чудо, что у тебя еще нет диабета, — сказала я. — Разве можно есть столько сахара?

— Чудо, что я не заработал что-нибудь похуже, имея дело с такой старухой, как ты, — заявил он.

Подошла сзади и надавила ему на шею.

— После ужина всегда делаюсь старухой, — сказала я. — А днем все равно молодая и красивая.

— Заметил, — сказал он. — Интересно, почему это так?

Еще немного посидели, потом он напялил шляпу, и мы вышли к задним воротам. Загорались звезды, а на западе посверкивали молнии.

— Гид сегодня, наверное, уже купил очередной пяток участков, — сказал он. — И слава Богу. Если бы не эта его придурь, он загонял бы меня до смерти. Но вообще-то, в сорок семь лет пора бы остепениться.

— Гид поздно начал, — ответила я. — Пока был жив отец, он еще и во вкус не успел войти.

— Зато сейчас наверстывает.

— Скажи, чтобы он ко мне заехал, — сказала я. — А то, как они в город переселились, я его редко вижу.

И поговорить с ним не успеть, когда приезжает. Он всегда спешит.

— Он у тебя и так часто бывает, без моих напоминаний, — сказал Джонни. — Не хочу его соблазнять.

— Как у него дела с Мейбл? — спросила я.

— Просто беда. Так разве когда-нибудь было иначе? Сейчас у них хоть большой дом, можно не попадаться друг другу на глаза.

— Жалко, — сказала я. — Гид заслуживает лучшего.

— Мне тоже так кажется, — сказал он.

— Мы пропустили последние известия. Совсем забыла.

— Ничего не потеряли, — сказал он. — Нечего принимать близко к сердцу всю эту армейскую чепуху.

— Ты же американец, — сказала я. — Неужели тебя не волнует, что там происходит?

— Не сильно, — ответил он. — Заволнует, когда япошки или немцы пересекут границу нашего графства.

Заткнулась, хватит, это наша больная тема. Джонни не меняется. Только он вдруг, кажется, пожалел о сказанном.

— Прости, дорогая, — сказал он и погладил мне руку. — Я не хотел, чтобы тебе было больно. Ты меня здорово накормила.

— Я рада, что тебе понравилось.

Поцеловала его в щеку, он влез в пикап и поехал. Потом притормозил и высунулся в окошко:

— Большое спасибо, что штаны мне починила.

— Не за что.

Его машина покатила вверх по холму. Задние огни подпрыгивали. Оба — что Джонни, что Гид — были никудышными водителями. Зато Джо и Джимми могли выписывать лихие восьмерки вокруг своих папашек. Стояла у забора, пока огни совсем не исчезли за гребнем. Похоже, что солидную часть жизни я провела, глядя, как они уезжают. Гид, Джонни, мальчишки. Да нет, все в порядке. Я должна быть там, где они всегда могут меня найти, если им вздумается вернуться. И они всегда меня находили. Понаблюдала за облаками и решила не беспокоиться — сильной грозы не будет. Пошла в дом и легла спать.

А через несколько дней налетела страшная буря. Перед сном я вышла на крыльцо, и вечер стоял хороший как никогда — можно было легко пересчитать все звезды Млечного Пути. Вернулась в дом, почитала пару рассказов из «Ридерс Дайджест» и уснула. Разбудил рев штормового ветра. Ветви старого платана колотились о крышу. Вылезла из постели и проверила, все ли окна закрыты, вышла на заднее крыльцо поглядеть на облака. Юго-западный ветер чуть не сорвал с меня рубашку. Под вой такого ветра спать невозможно, и я вернулась в спальню за халатом и подушкой. В погребе у меня заранее заготовлена раскладушка с несколькими покрывалами.

Попыталась поймать по радио прогноз погоды, но слышались одни только электрические разряды. Впрочем, стук платана по крыше заменял любой прогноз. Сунула в карман яблоко на случай, если проголодаюсь, и плотно прикрыла за собой дверь. Не успела сойти с крыльца, как меня стали лупить крупные дождевые капли. Ветер чуть не сбивал с ног, огромный клубок старого перекати-поля налетел с юга и вцепился в ноги. В темноте я его не увидела, он меня напугал и слегка поцарапал. Удалось освободиться из его объятий, добраться до погреба и захлопнуть за собой дверь. Прохладные ступени из песчаника приятно ласкали ноги. Тьма, хоть глаз выколи. Знала, что на столе — керосиновая лампа, но, пока до нее добиралась, ударилась пальцами ноги о старую скороварку, которая торчала на полу посредине погреба. Все забывала ее выкинуть и каждый раз, спускаясь в погреб, на нее натыкалась. Рев ветра доносился и сюда, но уже не казался таким угрожающим. Здесь я чувствовала себя в безопасности. Зажгла лампу и перетряхнула одеяла — вдруг там затаилась ядовитая ящерица. Погреб был чистым, ящерицы тут попадались редко, но проверить лишний раз не мешало — неохота, чтоб покусали. Потушила лампу, свернулась под одеялами и съела яблоко, сладкое, душистое, будто только что сорванное с яблони.