Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

— Ладно, я приехал не для того, чтобы снова ложиться, — сказал он, поднимая с пола шляпу.

— Похоже, ты самый глупый мужик на свете, — сказала я. — Вот за это я тебя и люблю. Когда ты был моложе, казался умнее.

Встала, накинула халат, и мы поднялись наверх. Мокрая трава холодила босые ноги, но на солнце все стремительно подсыхало. Так долго не удавалось поспать два или три года. Двор был замусорен сломанными ветками, кустами перекати-поля, ветер сорвал с крыши несколько дранок, но серьезных повреждений не заметила. И Бог с ними, думать о них не хотелось, так стало хорошо. А Гид пошел изучать ущерб, нанесенный ветром. Я стояла столбом у погреба, потягиваясь, зевая и купаясь в теплых солнечных лучах. Гид вынес из дома молочное ведро и подошел. Похоже, он очень хотел провести этот день со мной и одновременно переделать кучу дел.

— Пойду доить, — сказал он. — В городе я не позавтракал и не прочь поесть с тобой. Сегодня у меня тысяча дел.

Потерлась головой о его шею, он смутился.

— Иди, дои, — сказала я. — Приготовлю завтрак. Но только не рассчитывай тут же смыться.

— Нужно, Молли, — сказал он. — Если бы я только мог остаться.

Пошла приготовила яичницу с беконом и лепешки с соусом, Гид принес молоко. Мы сели за стол.

— Что слышно от Джимми?

— Ничего.

И это все, что было сказано за завтраком. Догадывалась, что он собирается с духом, чтобы уехать.

— Отличный завтрак, — сказал он. — Ненавижу поесть и тут же мчаться, но ничего не поделаешь. Сегодня придется накрутить много миль.

— Подожди, Гид, — сказала я. — Останься.

Когда просьба выпаливалась вот так, прямым текстом, ему приходилось хотя бы посмотреть мне в глаза. Он был слишком честен, чтобы прятаться под шляпой.

— Нужно помочь? Что-то сделать? — спросил он.

Чуть не врезала. Помочь жить — это да, нужно было.

— Ничего не нужно. Просто чтоб ты был рядом.

Похоже, его задело. Молча засунул руки в карманы и покачал головой. Я потягивала кофе.

— Рад, что это так, — наконец-то произнес он. — Рад бы остаться, хоть на месяц. Но ведь ты знаешь мои правила. Обязанностей у меня чуть-чуть больше, чем у тебя.

Уже жалела, что так на него навалилась, но остановиться не могла.

— О'кей, — сказала я. — Приезжай после следующей бури.

— Давай по-честному, — сказал он, и было видно, что его трясет. — Есть кое-что, что я обязан делать, я ведь муж. Разве не понятно?

— Понятно только одно — оставаться ты не собираешься, — сказала я. — Ясно, не хочешь.

Вдруг он молнией, неуловимым движением руки рванул меня со стула, ухватил за волосы, больно отогнул мою голову назад. У меня из глаз брызнули слезы, а его лицо нависло совсем близко. Потом у него задрожали руки.

— Гид, прости меня, — сказала я.

Мы вышли вместе во двор.

— Я самый дурацкий белый на свете, — сказал он. — Я останусь на неделю.

— Нет, милый, езжай по делам.

— У тебя найдутся перчатки? Давай, подправлю коровьи загоны.

Мы пошли на гумно, он взялся за инструменты, и все утро мы ремонтировали стойла, меняли доски, вместе отдыхали, делали всякую всячину и без конца разговаривали. Если нужно было просто отойти, чтоб пописать, мы веселились до упаду. Потом приготовила ему серьезный обед, накормила, обняла и прогнала восвояси. Он пытался уволочь меня в спальню, но я не далась, а не то он целый месяц злился бы на себя и ни разу меня не навестил бы. А так он окажется тут как тут через пару дней, если только дела позволят. Ему же лучше. Сложный он парень, но я его долго узнавала, изучила все его повадки. С того лета, когда мы зачали Джимми, у нас было много хорошего, гораздо больше, чем плохого. Далекое лето, прекрасное лето.

Через три дня, обливаясь потом, я возилась в курятнике. Гид приехал около полудня. Я обтерла лицо и повела его в дом.

В середине июня человек с окраин Вернона предложил мне люцерну. Цена была приемлемой, да и не покупала ее вот уже три года. Заказала ему десять тонн. Он обещал приехать на следующий день.

Часа в три дня, надев комбинезон, собралась чистить сеновал. Не хотела, чтобы там возились мужички, которые приедут с люцерной. День был очень жарким. Отвернула кран над корытом, сполоснула лицо и вдоволь напилась. Работать на сеновале в такую погоду — все равно что в духовке.

Распахнув двери с обоих концов, чтобы хоть как-то проветривалось, поняла, что работы невпроворот. С тех самых пор, как папа построил гумно, здесь никто не наводил порядка. Слой сенной трухи и старого ненужного барахла, которое оставлял папа, а я не убирала, достигал голени. Какие-то куски проволоки, обломки вил, ржавые ведра. Старое сухое сено — самое подходящее место для разнообразных гнезд: мышиных, крысиных, совиных, кошачьих. Похоже, что тут еще гнездились когда-то опоссумы и скунсы, если только скунсы умеют лазить по стенам. А уж старую толстую мамашу-опоссума встречала здесь много раз зимами. Она дремала, зарывшись и угревшись в сене.

Вычистив наконец восточную сторону, принялась за северный угол. Вдруг грабли звякнули обо что-то стеклянное, и — что бы вы думали? — я выудила старинную папину бутылку виски с ручкой. У меня аж помутилось в голове. Сколько же она тут провалялась! Она была плотно заткнута пробкой, и внутри плескалась жидкость. Когда-то папа упрятал бутылку в этот угол, и никто с тех пор к ней не прикасался.

Положила грабли и уселась с бутылкой на кипу старого сена. И странно, мне стало казаться, что папа — здесь, он возник из небытия, и меня затрясло мелкой дрожью. Эта бутылка. Папина борода, нахлобученная на глаза шляпа. Я вытащила пробку и поднесла горлышко к носу. Резкие пары виски ударили в нос так, что я прослезилась. Его глаза, брови, сухие руки с желтыми ногтями, его два обломанных зуба и седые волосы, торчащие из-под шляпы возле ушей. Запах виски — его запах. Не помню, чтобы от него когда-нибудь не пахло виски. Эдди и Уорт в тот вечер принесли его из коптильни и даже не стянули с него сапоги. Потом их снял Гид.

Пыльная бутылка из толстого коричневого стекла. Пробка цела, внутрь пыль не проникла. Стоит чуть-чуть выпить, и язык в секунду онемеет. Дважды папа заставлял меня пить виски, и оба раза напиток обжигал мне горло. Однажды, когда была совсем малышкой, трех-четырех лет, к нам приехал тогда еще маленький Джонни с отцом. Мужчины пили. Вдруг что-то им взбрело в голову, они схватили нас, детей, и заставили отпить по глотку из жестяной кружки. Мы заревели, а потом убежали в свинарник. Так мы с Джонни стали друзьями. Вечером папа посадил меня на колени и стал подначивать. «Тебе понравилось виски? — говорил он. — Хочешь еще? Дам, если хочешь». Мама уже спала. Я крепко обняла его за шею, чтобы он больше не заставлял меня пить.

Еще раз такое случилось через много лет, года за три или четыре до его смерти. Папа уехал в Хенриетту, а я тем временем куда-то смылась с Эдди… Папа вернулся раньше нас, и, когда мы с Эдди увидели возле дома его телегу, поняли, что грозы не избежать. Эдди расстался со мной у гумна.