Пип Уильямс - Потерянные слова

Я никогда не мечтала, что люди, дарившие мне слова, увидят их еще где-то, а не только на моих листочках, но сейчас я поняла, что эти слова никто и никогда не прочитает, кроме меня. Женские имена, записанные с такой аккуратностью, никогда не будут напечатаны. Их слова и предложения навсегда потеряются, как только я о них начну забывать.

Мой «Словарь потерянных слов» был не лучше решетки Дамской галереи Палаты общин: он скрывал то, что следовало бы видеть, и молчал о том, что следовало бы слышать. Когда Мейбл не станет и меня не станет, чемодан превратится для слов в обыкновенный гроб.

В комнате Лиззи я открыла сундук и положила слова Мейбл среди тайных правок мистера Данкворта. Я удивилась тому, какую большую коллекцию слов уже собрала.

С тех пор как я обнаружила ни с кем не согласованные исправления мистера Данкворта, я стала просматривать все гранки, которые должна была относить мистеру Харту, но при этом я открепляла исправления только в том случае, если считала, что они не добавляют ничего нового к исходным определениям.

Я начала следить за ним. Я наблюдала, как он ищет на полках листочки или книги, как советуется с доктором Мюрреем или подсаживается за сортировочный стол к кому-нибудь из помощников, чтобы задать вопросы. Я замечала, как он косится на их листочки, но никогда не видела, чтобы он записывал в них что-то своим карандашом. Однажды мистер Данкворт появился в Скриптории рано утром, когда я еще сидела с Лиззи на кухне и допивала свой чай. Папа ушел вместе с доктором Мюрреем на утреннее собрание с другими редакторами в старое здание Музея Эшмола.

Я увидела, как мистер Данкворт вошел в Скрипторий и стал пролистывать отредактированные гранки, которые лежали в корзине у двери.

— Лиззи, смотри, — сказала я, и она тоже подошла к окну кухни.

Мы обе видели, как мистер Данкворт вытащил страницу из пачки гранок и карандаш из нагрудного кармана.

— Ты не единственная в Скриптории, у кого есть секреты, — сказала Лиззи.

Я решила сохранить тайну мистера Данкворта. Теперь он мне нравился даже чуть больше прежнего.

Когда я заглядывала в сундук, я видела слова Мейбл, лежащие рядом с его аккуратным почерком. Ей бы это понравилось, а ему — нет. Я иногда перечитывала их листочки. «Не совсем верно», — написал он на заглавном листочке, над которым, как я знала, работал мистер Свитмен. Оказалось, что только правки доктора Мюррея ускользали от его пристального внимания. Он перечеркнул определение мистера Свитмена и написал свое — ничуть не лучше, на мой взгляд, зато на два слова короче. Я переписала на новый листочек вариант мистера Свитмена, а исправление мистера Данкворта положила к себе в карман. Было занятно сопоставить его с детским корявым почерком Мейбл. Очевидно, нарезать листочки ей помогла миссис Стайлз, что придавало им еще б о льшую ценность.

Я перечитала определение для слова morbs . «Не совсем верно», — подумала я. Ни Мейбл, ни я не страдали душевным недугом. Печаль была, но не всегда. Я достала карандаш из кармана и внесла исправления.

MORBS

Временная печаль.

«У меня есть morbs, у тебя есть morbs, и даже у мисс Лиззи есть morbs… Женская доля такая».

Мейбл О’Шонесси, 1908

Я положила листочек и фигурку Талиесина в сундук.

В следующую субботу я снова отправилась с Лиззи на Крытый рынок. Там, как всегда, было полно народу, но мы пробились сквозь толпу.

— Померла! — крикнула из своего лотка миссис Стайлз, увидев нас. — Вчера унесли ее.

Она взглянула на меня, а потом отвернулась, чтобы поправить гвоздики в ведре. Мы с Лиззи смотрели на ящики Мейбл.

— Она перестала кашлять, и я подумала: ну наконец-то, тишина. Только уж слишком тихо было, — миссис Стайлз перестала трогать гвоздики и вздохнула так тяжело, что ткань одежды натянулась на ее согнутой спине. Она выпрямилась и посмотрела на нас. — Бедняга. Когда мы спохватились, она была мертва уже несколько часов, — цветочница переводила взгляд то на меня, то на Лиззи. Ее руки разглаживали фартук, а на губах была заметна мелкая дрожь. — Жаль, я не сразу неладное почуяла.

Место Мейбл было уже занято. Соседние лавки расширились, чтобы захватить пустое пространство. Я стояла не двигаясь минуту или час — не знаю сколько — и не могла понять, как Мейбл помещалась там со своими ящиками. Никто из прохожих не замечал, что ее больше нет.

Когда мистер Данкворт пересел за сортировочный стол, у меня было чувство, что мне наконец-то расслабили слишком тугой корсет. Это произошло благодаря Элси.

— Знаешь, Эсме, — сказала она однажды утром, когда я предположила, что, возможно, у меня недостаточно опыта для особо трудных слов, — каждый, кто работает над Словарем, оставит в нем свой особый след, и неважно, насколько сильно отец или мистер Данкворт желают сделать Словарь однородным. Постарайся воспринимать замечания мистера Данкворта как предложение, а не как единственно верный вариант.

Неделю спустя я услышала, как она жаловалась, что к некоторым полкам слишком трудно добраться из-за того, что стол мистера Данкворта стоит слишком близко к ним. В тот же день доктор Мюррей поговорил с ним, а на следующий утро, когда я пришла в Скрипторий, мистер Данкворт сидел за сортировочным столом напротив мистера Свитмена. Между ними выросла перегородка из книг.

— Доброе утро, мистер Свитмен. Доброе утро, мистер Данкворт, — сказала я.

Первый ответил улыбкой, второй — кивком головы. Мистер Данкворт по-прежнему избегал смотреть мне в глаза. Его стол уже убрали, а мой снова выглянул из-за книжной полки.

Я села и подняла крышку стола. Обои, наклеенные внутри, уже закручивались по краям, но розы оставались такими же золотистыми, как и раньше. Я провела пальцами по розам и попыталась вспомнить, сколько лет уже работаю за этим столом. Девять или десять? Столько всего произошло, а я все еще сидела на том же месте.

— Ой, знакомые обои, — сказала Элси. — Помню, как наклеивала их. Давным-давно.

Мы обе притихли, как будто Элси тоже только что осознала, что жизнь проходит мимо нее. Я никогда не интересовалась, как она и Росфрит проводят время за пределами Скриптория. Они больше не носили свои прекрасные косы и стали помощницами своего отца. Я всегда им завидовала, но сейчас я задумалась о том, мечтали ли они о такой жизни или просто смирились с тем, что вышло.

— Как проходит твоя учеба, Элси? — спросила я.

— Она закончилась. Я сдала экзамены еще в июне прошлого года, — ее лицо светилось от гордости.

— Поздравляю! — сказала я, вспомнив, что в прошлом июне Ей исполнился один год. — Я даже не знала.

— Без присуждения ученой степени, конечно. Без звания. Но уверена, что, если бы носила брюки, получила бы и то и другое.