Диана Виньковецкая - Америка, Россия и Я

— Как помогает евреям!

А мы помогали мэру в его предвыборной кампании, подоспев к сроку его выборов; после таких совпадений и такого мастерства нашего греческого мэра, ни один, даже еврей, не может выбираться в мэры!

«Преследуемый агентами КГБ, в труднейших условиях ленинградского подполья, наш мэр боролся за выезд еврейской семьи» — так начиналась статья.

Нас после официального приёма в мэрии, в сопровождении красотки, видно «Мисс Сиракузы», подобранной для красоты украшения лимузина, повезли осматривать городские новостройки:

«Ну, чем не наша Гражданка! — думала я, глядя на американские новые районы. — Грязи, правда, поменьше, потеснее, но ведь не отличить! Один к одному!»

Яша захотел взглянуть на какие‑то солёные источники, открытые иезуитами, но ни шофёр, ни «Мисс Сиракузы» не поняли, или не знали, или — достижения иезуитов не входили в программу показа достижений мэра.

Подвезя нас к резиденции мэра, шофёр и «Мисс Сиракузы» удалились, а нам «дядька из будки», охраняющий дом мэра, показал рукой направление, куда нам дальше надо, и сказал что-то приятное.

Дом — резиденция мэра — не соответствовал моим ожиданиям: ожидая замок, я увидела приземистый обыкновенный американский дом, хотя и кирпичный, но одноэтажный.

Внутри нас встретила госпожа мэрша, тоже утратившая ленинградскую задумчивость, вместе со своими двумя взрослыми девочками, в длинной, как кишка, комнате с низкими потолками. Весь пол комнаты был устлан коврами, персидскими, афганскими, разных величин, размеров, расцветок, рисунков, накиданных друг на друга, как в чайхане. Все стены были увешаны вязанными женой мэра картинами, плетёнными из бахромы, грубой шерсти и канатов, сотканных в виде различных орнаментов.

Мои тётки вязали на спицах и крючком тонкие, как паутина, платки, натягивали их на пяльцы, тоже с разными узорами, называемыми ими «рыбка», «дорожка», «протекай–речка», на стены их не вешали — а носили на плечах и голове.

Никакими нормальными картинами помещение украшено не было; мы обгоняли господина мэра по украшению стен — снова повторяю наше преимущество и оттеняю нашу заботу о красивом. На мой взгляд вязаные картины выглядели довольно бестолково.

Тут и мэр подоспел с корреспондентами, которые стали фотографировать нас семьями, около стены дома. Позировать я люблю, потому как в фотографическом виде лучше получаюсь, чем в жизни, о чём мне неоднократно замечали.

Яша с мэром позировали, читая какую‑то газету; и Яша не уступал мэру в красоте позы.

В ресторан, куда мы после позирования были приглашены мэром на ужин, нас завели с какого-то специального хода, где было много встречающих, любезно раскланивающихся; разместили в полутёмном помещении, освещённом только свечами, в красно–алых стеклянных подсвечниках. Из‑за полумрака я ничего не могла рассмотреть, кроме близлежащих предметов, которых было предостаточно: немыслимое количество тарелок, вилок, рюмок и официантов. Один принёс меню — большую квадратную книгу с бантиком, и всё написано золотыми буквами. Второй принёс и положил каждому на колени салфетки; третий налил воду со льдом, четвёртый пришёл принимать заказы, а пятый принёс бутылку шампанского и поставил в большой сосуд со льдом на ножках около стола, сказав, что хозяин ресторана прислал нам поздравление с приездом в Америку. Не из грузин ли он?

— Видел по телевизору передачу о благородном поступке господина мэра!

Не зная, что сказать, я отдалась вкусу мэра, то и мне, пожалуйста; но я не укрылась от ответственности, потому как всё равно пришлось отвечать самой на поставленные вопросы:

— В каком соусе вы хотите салат? В русском? Во французском? В итальянском? В 1000 островов? В горчично–медовом? Лимонно–сезамовом?

Как запечь вам? Плохо? Хорошо? Или замечательно?

Для пива принесли стаканы с изморозью.

Яша тоже решил извлечь пользу из знакомства и обратился к мэру с вопросом:

— Ли, а не могли бы вы организовать выставку моих картин в вашем городе?

После нескольких секунд недоумения — лицо мэра приняло напряжённое выражение, непонятные соображения крутились у него в голове, и ещё через пять секунд мэр ответил:

— Конечно, я могу вас представить директору музея.

Яшино лицо в ответ тоже приняло недоуменное выражение, и он произнёс:

— Конечно, представьте меня директору музея!

И через несколько секунд добавил:

— Понимаете, Ли, извините меня, у нас о мэрах другие представления.

Одна наша знакомая, маникюрша, исполнявшая еврейские песни для Яшиного отца, позвонила Яше с просьбой помочь ей устроиться на работу маникюршей, узнав, что мы собираемся пообедать вместе с мэром. Оторопевший Яша посоветовал ей обратиться в парикмахерскую к владельцу.

— У вас ведь мэр знакомый! — сказала она, — и больше нам не звонила.

Вернувшись из ресторана, я спросила у Дины:

— Входит ли изумившее меня ресторанное обслуживание в предвыборную кампанию мэра?

— Нет, — ответила Дина, — у нас каждый может быть так обласкан и накормлен: закрытые клубы есть, но много свободных роскошных ресторанов, открытых для публики и её кошелька.

На прощанье Дина подарила детям массу разных вещей для ношения, а мне — тяжёлую серебряную брошку с гранёным фиолетовым аметистом в окружении серебряных цветов, сделанную в Китае, при дворе Чжоуской династии. Хоть об одной китайской династии я узнала в Америке! Я храню эту брошку как память о встрече с Яшиными американскими родственниками.

В ответ нам нечего было подарить: картин они не коллекционировали, а абстрактные не всем нравятся, и ничего не осталось от нас на память у наших сиракузских родственников.

Возвращаясь в Нью–Йорк, Илья и Даничка делили пространство полупустого автобуса:

— Тут я сижу! — протягивая верёвочку между креслами, говорил Илья.

— А меня где? — спрашивал Даничка и пробирался под креслами за Илюшину верёвочку.

— Здесь моё государство! — восклицал Илюша. — Я тут главный! И тебя тут нет!

— Он говорит, что меня нету! — жаловался Даничка.

— Ты есть, только у тебя другое царство — не Илюшино, а Даничкино. И ты в нём главный! — сказала я.

— Сядь между нашими царствами, чтобы Данила ко мне не пробрался!

— Быстро вы освоились в автобусе! — сказал Яша.

Через некоторое время они угомонились и уснули. За окнами, вместо ожидаемых холмов, я не увидела ничего, кроме зеркального отражения происходящего в чёрно–зеркальной поверхности окна. Яша читал книгу, название книги отражалось в окне справа налево, и буквы были перевёрнуты наизнанку, то есть виделись такими, какими они видятся на свет, с другой стороны бумаги.

— А ты знаешь, Дина, какой памятник поставлен на могиле Архимеда? Цилиндр с вписанным шаром, — сказал Яша.