Петр Лубенский - Главная удача жизни. Повесть об Александре Шлихтере

Вдруг Вера Рудольфовна Менжинская наклонилась к Ленину и прошептала:

— Шлихтер… Вон, в среднем проходе, пробирается в нашу сторону.

Владимир Ильич порывисто повернул голову и сразу же произнес:

— Помашите ему.

Она несколько раз взмахнула рукой.

Шлихтер не сразу понял, почему его зовут, но кто-то из окружающих, показывая одними глазами, чуть слышно проговорил:

— Ильич…

Александр энергичнее заработал локтями, пробираясь, как на маяк, на ласково-приветливую улыбку человека, сразу же показавшегося хорошо знакомым.

Крепкое, энергичное рукопожатие. И без обиняков вопрос:

— Записались?

— Нет.

— Запишитесь. Непременно! Вы все, конечно, знаете, но… вот, возьмите на всякий случай тезисы выступления.

Несмотря на чрезвычайное волнение от неожиданного знакомства, Шлихтер сразу же отметил, беря в руки небольшой листочек бумаги, как все продумано, заранее рассчитано!

Ленин, еще раз сильно сжав руку, произнес только одно слово:

— Рад!..

Шлихтер тут же пробежал взглядом текст тезисов. Все подчинено одному — разоблачению натиска на рабочий класс и крестьянство кадетов и правящей бюрократии. Все то, о чем и самому хотелось говорить.

А докладчик, достославный Водовозов, уже кончает выступление. Публика слушает с напряженным вниманием.

— Итак, нам не простит история, если мы неразумными, ультрареволюционными деяниями допустим разгон Государственной думы. Вспомните, каким долгим и трудным путем шли мы к власти, — да, да, я не боюсь произносить это слово! И вот мы…

Шлихтер невольно вспомнил…

…Уже в Финляндии он получил от друзей пачку выходивших в Киеве газет. С жадностью набросился на них, все еще живя тамошними недавними событиями. С удовлетворением увидел в «Киевском слове» статью Вакара «Две демонстрации» — убедительный анализ выступления киевских пролетариев и затем черносотенной «партии порядка». А в одном из ноябрьских номеров «Киевской газеты» прочитал любопытнейший отчет о первом заседании Совета делегатов рабочих города Киева. Там, между прочим, приводились слова какого-то оратора: «Рабочая социал-демократическая партия существовала и боролась задолго до 17 октября. У нее и тогда была определенная программа. А где же были тогда либералы? Они прятались под кроватью, а теперь пользуются результатами нашей борьбы…»

«Надо использовать этот факт и этот образ, если доведется выступить», — подумал Шлихтер. А Водовозов между тем заканчивал:

— Таким образом, сотрудничество правительства с обществом путем участия в министерстве представителей, пользующихся общественным доверием, неизбежно. Я полагаю, что моим докладом эта мысль подкреплена полностью. Благодарю за внимание!

Под умеренные аплодисменты он оставляет трибуну. Открываются прения.

— Нам известно, господа кадеты, о секретной миссии лидера вашей партии Милюкова к градоначальнику Трепову, — с места в карьер начал, видимо, еще неопытный, но прямодушный оратор, очевидно, представитель какого-то завода.

— Молодец, товарищ! Не в бровь, а в глаз! — возбужденно воскликнул Ленин.

Шлихтер почти не спускал с него глаз и любовался его необычайной живостью, мгновенной реакцией на каждый нюанс в речи говорящих, еле сдерживаемым желанием ринуться в схватку.

— Не извращайте! — завопил кто-то из «чистой» публики.

— Правильно!

— Хватит кровопролитий! Да здравствует конституция!

— Долой подлых обманщиков!

— Кто отдал приказ «патронов не жалеть»? Генерал Трепов!

— Позор Милюкову и компании!

Зал содрогался от выкриков. Наконец настойчивая жестикуляция председательствующего утихомирила его.

— Слово предоставляется члену Государственной думы от Костромской губернии Огородникову, — объявляют со сцены.

Это «левый» кадет, адвокат. Этот умеет говорить!

— О каком соглашении с правительством здесь идет речь? — в голосе оратора появляется задушевность, которая не раз располагала к нему публику на судебных процессах. — По инициативе одного из многих — я подчеркиваю: многих! — представителей власти состоялись всего-навсего частные переговоры осведомительного характера.

Шлихтер взглядывает на Ленина. Тот — весь внимание, и в то же время хитроватая улыбка не сходит с лица, в глазах слегка затаенный смешок. Суровое лицо Александра, возмущенного и Огородниковым, и тем, что то в одном месте, то в другом раздаются возгласы «Браво!», теплеет.

Чуть поодаль какой-то раскрасневшийся рабочий говорит другому, молодому, но с сединой на висках:

— А, пожалуй, правильно: переговоры и соглашение — вещи разные.

Тот, с сединой, нерешительно повел плечами. Слово предоставляется следующему сладкопевцу.

— Что же со мной? — заволновался Ильич. — Может, не записали? Надо бы узнать.

Один из окружающих его товарищей пробирается на сцену. Возвратившись, с веселым возбуждением говорит:

— Сейчас объявят!

И действительно, следующее слово предоставили Карпову.

Он взошел на трибуну быстро, с чуть склоненной вбок головой. Слегка подался вперед. Лишь немногие в зале, знавшие, что это Ленин, застыли в ожидании. Остальные смотрели довольно равнодушно, не предвкушая ничего интересного от очередного рядового выступающего.

Владимир Ильич заговорил не очень громко, но звонко, чеканя слова, и сразу привлек любопытные взгляды к своей приземистой фигуре.

— По словам выступавшего здесь Огородникова, не было соглашения, были только переговоры. Но что такое переговоры? — Он склонил голову в другую сторону. — Начало соглашения. А что такое соглашение? Конец переговоров.

Шлихтер застыл, восхищенный столь простой, но такой ясной формулировкой сущности спора. И тут же обратил внимание, что изумленно замер весь зал. В полнейшей тишине Ленин очень кратко анализирует классовые интересы буржуазии в данный момент.

— Разоблачение партии кадетов есть не простая руготня, а необходимое, наиболее целесообразное средство отвлечения широких народных масс от половинчатой, робкой, стремящейся к сделке со старой властью либеральной буржуазии.

«Нет, после такой речи я не выступлю, — думает Шлихтер. — После такого трибуна нужно только принимать решения и действовать! Так вот он какой — Ильич…»

Публика дружно аплодирует. Наиболее рьяные кадеты молчат.

— Крестьянам мы скажем: учитесь, товарищи крестьяне, чтобы, когда настанет момент, вы тоже были готовы поддержать революционное движение.

Аплодисменты усиливаются. Шлихтер мысленно возражает: «Ну почему же, крестьянскими волнениями, кажется, охвачена вся Россия»… Но тут же давно не дающая покоя мысль: «Да, да, стихийность… И влияние большевиков очень незначительное. Что мы в Киеве практически сделали по связям с селом? Так мало, ничтожно мало…»