Борис Шелепов - Их было трое

Вечером Коста побывал в Александро-Невской лавре, на Лазаревском и Тихвинском кладбищах. С поникшей головой стоял у могилы русского художника Иванова. Иванов творил в Риме — «вечном» городе с его бессмертными красотами. Вспоминались слова из письма Гоголя Иванову:

«Когда вам все изменит, когда вам больше ничего не останется такого, что бы привязывало вас к какому-нибудь уголку мира, — приезжайте в Италию».

«Можно ли жить, — мысленно спрашивал себя Коста, — без привязанности к родному уголку? Можно ли разлюбить родину? И для Гоголя тоже не было ничего милее Руси. А письмо он написал просто под впечатлением «трепетной поэзии виденного»…

Петербург позади.

В скромном холщовом узелке — еще теплые шанежки, испеченные Анной Никитичной. Милая добрая старушка, никогда тебя не забудет бывший студент Коста!

Думал ли он о своем будущем, сидя у окна вагона третьего класса?

…Пройдет еще немного времени, и польются задушевные звуки осетинской лиры [13] Первая книга стихов К. Хетагурова называлась «Ирон фандыр» («Осетинская лира»). . Они дойдут до Петербурга, и столичные газеты назовут имя их творца. На открытии памятника М. Ю. Лермонтову в Пятигорске громче всех прозвучит правдивый голос осетинского поэта Коста Хетагурова.

Песни Коста, написанные на осетинском и на русском языках, станут любимыми в Осетии еще при жизни их творца. Борцы за свободу поднимут эти песни, исполненные народного горя и гнева, как знамя. Сбудется мечта о «сполохе» трудовых людей. Не только проникновенные звуки фандыра, но и набатные призывы Коста — публициста, обличителя произвола и бесправия — будут звать к борьбе.

В следующий раз приедет Хетагуров в Петербург уже известным поэтом и живописцем и многое узнает о друзьях-товарищах.

Мичман Ранцов сблизится с теми, кто посвятил себя революционной борьбе. Но Коста справедливо упрекнет его: «Ты, Володя, ждешь у моря погоды…» Благие порывы Владимира, как и многих интеллигентных людей того времени, ограничивались рассуждениями: «А где же наш вождь? Его пока нет. Пусть он придет, и мы смело пойдем за ним».

Ольга уйдет из дома, станет учительницей, соединит свою судьбу с инженером Анненковым, но будет помнить о своем друге с Кавказа.

Во время ссылки, в Херсоне, судьба снова сведет Коста с бывшим студентом университета Петром Чумаком, рано состарившимся на каторге. Станут они навек друзьями, а гостеприимная Украина назовет ссыльного поэта из Осетии своим родным сыном.

А до этого встретит Коста Анну Цаликову и скажет себе: «Вот та, которую я видел в снах детства и в своих мечтах…» Счастье не придет к нему, но ведь уже в самой любви заключены его искры.

Потомки с укором скажут о девушке, которая не пошла рядом с поэтом по тернистому пути, но и для нее найдут теплое слово: ведь любовь к ней освещала суровую жизнь Коста мягким лирическим светом, давала силы в тяжелые дни изгнания.

Превыше всего для Коста будет любовь к своему народу.

Он напишет на русском языке стихотворение «Не верь, что я забыл родные наши горы»:

Благодарный народ Осетии назовет Коста великим, имя Коста станет бессмертным.

…Навсегда остался в памяти первый день пути из Петербурга на Кавказ.

За окном вагона плывут необозримые русские поля, дышащие ясностью, простором и теплотой, как на полотнах Левитана. Воздух напоен свежестью талых снегов.

Осенью 1881 года этой же дорогой Коста ехал в столицу, мысленно прощаясь со своей юностью. Тогда он был кандидатом в ученики императорской Академии художеств… А теперь возвращается на родину полным мужества, готовым к борьбе.

— Спасибо тебе, Петербург!

Орджоникидзе — Ленинград, 1960 г.

…Их было трое. Старшего звали Знаур… Историю юных воспитанников я узнала после того, как поступила сестрой милосердия в Южно-Осетинскую бригаду по путевке Владикавказского окружкома РКСМ, Ухаживала за раненым Костей.

Много было разговоров тогда о приключениях друзей. Они помогли чекистам распутать клубок, свитый иностранными агентами на Кавказе, храбро дрались в бою.

Кончилась война, мы разъехались по домам. Имена боевых товарищей все реже стали вспоминать. А жаль!

Ты говоришь: пиши большую статью. Но мне не под силу. Здоровье покидает меня. Поправлюсь ли, не знаю…

Хочу поговорить в нашем агитпроме. Может быть, там займутся летописью боевых походов первых членов Комсоюза молодёжи среди осетин и ингушей.

Пиши, если успеешь, перед отъездом.

2 октября 1921 г., Алагир»

Главный минарет шахиншахской мечети возвышался над благоухающими садами — прямой, устремленный в небо. Узкая длинная полоса тени от него падала в сторону склона Эльбурса [15] Эльбурс — горная цепь севернее Тегерана. .

Неземной заунывный голос звал к первой вечерней молитве. Муэдзин [16] Муэдзин — служитель при мечети, его обязанности с минарета сзывать «правоверных» на молитву. привычно пел, не ведая, что его слова, исполненные веры в могущество и доброту всевышнего, призывали не только к намазу, но служили условным сигналом для тайного сбора в особняке профессора Джона Уэйна.

Богатая усадьба с домом восточного стиля была снята в аренду н-ским посольством для персонала научной экспедиции, в которой главенствовал профессор. Располагалась она на северной окраине Тегерана невдалеке от мечети, дворца Дощань-Тепе и иностранной резиденции Гулахек.

Здесь, вдали от уличной суеты и базарных площадей, похожих на огромные жаровни, стояла тишина и прохлада.

Сэр Джон Уэйн, официально шеф научной экспедиции, не любил роскоши, но она была ему нужна для осуществления тайных замыслов, и он не скупился на средства.