Фрэнк Маклинн - Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Из 50 000 заявленных коллаборационистов Чингисхан пощадил только самых богатых и готовых заплатить за «выезд» из города. Последующие действия были стандартные и предсказуемые. Искусных мастеров и ремесленников отправили в Монголию; молодых мужчин отобрали для использования в качестве «живых щитов» в будущих осадах; все женщины брачного возраста подлежали изнасилованию, при этом лучшие экземпляры резервировались для хана и его полководцев [1412] JB I p. 122; Barthold, Turkestan p. 413. . Чингисхан проявил типичное безучастное отношение кочевников к животным, приказав отпустить на волю двадцать захваченных боевых слонов, чудом уцелевших в бойне. Их оставили в засушливых окрестностях Самарканда, где они вскоре и погибли из-за отсутствия адекватной растительности [1413] d'Ohsson, Histoire I p. 240. .

После того как все, кому сохранили жизнь, уехали или были увезены, Чингисхан разрешил воинам-завоевателям погулять в городе в свое удовольствие: убивать, насиловать и грабить сколько душе угодно, на что у них ушло десять дней. Масштабы разрушений были немыслимые, как и число загубленных душ. Без учета военных потерь можно сказать, что из 100 000 обитателей Самарканда только 25 000 выжили и смогли вернуться к своим разрушенным очагам, когда ушли монголы [1414] In 1221, on his way to visit Genghis, the Chinese sage Chang Chun and his large party of monks did a meticulous count that established that only a quarter of the pre-1219 population had survived (Waley, Travels of an Alchemist p. 93). . Как и о Бухаре, Ибн Баттута через сто лет написал о Самарканде, что город все еще не возродился и не избавился от шрамов, нанесенных завоевателями. Но Самарканду повезло больше. Тамерлан избрал его своей столицей, восстановил город в его прежнем великолепии и даже еще больше украсил — по иронии судьбы, если учесть, что он считал себя redivivus [1415] Воскресшим ( лат .). Чингисханом [1416] Le Strange, Eastern Caliphate p. 465. . Уходя, Чингисхан назначил правителем Самарканда способного киданьского бюрократа по имени Елюй Ахай, набравшего в администрацию китайских чиновников. Как оказалось, это было удачное назначение. Он превосходно справлялся с любыми задачами, будь то повышение податей, содержание почтовых станций или сбор дани для Монголии [1417] Eisma, Chinggis Khan p. 89. .

Чингисхан оставался в окрестностях Самарканда до мая, а потом перебазировал армию на летний лагерь в горы к югу от города. Ханский двор расположился в Нахшебе (Карши), прикрытом Гиссарским хребтом, в самом отрадном уголке Трансоксианы. Чингисхан счел необходимым дать продолжительный отдых армии, находившейся почти год в состоянии наивысшего напряжения сил, а корпуса Джэбэ и Джучи — даже более года. Теперь, когда пал Самарканд и Мухаммед пребывал в бегах, Чингисхан мог не опасаться сколько-нибудь серьезных полевых столкновений; укрепленные города — совсем другое дело, они подождут, а пока он не мог не воспользоваться благоприятным моментом.

Одной из самых значительных военных инициатив этого периода было вторжение в бассейн реки Амударья для подготовки важнейшей наступательной операции в будущем году. Возможно, противник предполагал, что Амударья, широкая река протяженностью 1500 миль (ее русло почти параллельно руслу Сырдарьи) будет серьезным препятствием для монголов, но они с легкостью ее преодолели на деревянных плотах, привязав себя и свои пожитки к лошадям [1418] IAA III p. 210. . Потом они приступили к детальному обследованию Амударьи, показавшейся ветеранам кампании в Китае очень похожей на Хуанхэ [1419] Waley, Travels p. 110. . Традиционно служившая границей между тюрками и персами, Амударья славилась камнями-самоцветами, которыми изобиловали окрестные места — рубинами, лазуритом, горным хрусталем, река была судоходная в низовьях все лето, но, как и близнец Сырдарья, покрывалась льдом зимой. Много интересного можно было узнать об этой реке: например, о том, что прежде она впадала не в Аральское, а в Каспийское море, или о том, что для трансоксианцев междуречье между Амударьей и Сырдарьей было не менее значимым центром развития цивилизации, чем междуречье между Тигром и Евфратом. Для монголов важнее всего было установить самые удобные места для переправ (у Навидаха на правом берегу переправлялись через реку путешественники из Балха в Самарканд и из Самарканда в Балх) [1420] Le Strange, Eastern Caliphate pp. 433–436, 441–444, 457–458. .

Используя преимущества в скорости и маневре и применив фактор внезапности нападения, монголы уничтожили флотилию Мухаммеда на Оксе брандерами. Затем Чингисхан, выслушав сообщения разведывательных патрулей, отправил Джучи и Джагатая осаждать Термез на северном берегу [1421] Wolff, Mongolen p. 77. . Сыновья, ненавидевшие друг друга, постоянно пререкались, и операция, на которую Чингисхан отвел сорок восемь часов, длилась одиннадцать дней. Настоящая беда приключилась, когда монголы, уверовав в свое превосходство, попытались захватить близлежащий мост через Амударью, но получили отпор и понесли тяжелые потери (согласно некоторым источникам, до 3000 воинов). Ничто так не злило Чингисхана, как большие потери в войсках, и, прознав о склоке между старшими сыновьями, он срочно послал Угэдэя, поручив ему прекратить свару и назначив верховным главнокомандующим [1422] Eisma, Chinggis Khan pp. 90–96. .

Под началом Угэдэя войска сплотились и пошли на штурм города. Завязались уличные бои, осажденные свирепо сражались за каждый дом, превращенный в блокгауз, и монголам приходилось выжигать их, забрасывая горючей смесью. Монголы прорывались через охваченные огнем развалины, ночное небо над ними пламенело от пожара, и огромное поле битвы напоминало изображение ада Иеронимом Босхом, дополненное густым зловонием, исходившим от горящих трупов. Наконец через семь дней ожесточенных схваток монголы смогли загнать уцелевших защитников города в один из кварталов. Понимая безнадежность дальнейшего сопротивления, самые знатные представители Термеза запросили условия мира, но Джучи, взбешенный потерями, потребовал от Угэдэя не идти на уступки [1423] Eisma, Chinggis Khan pp. 90–96. . Итог был стандартный: воинов умертвили, ремесленников и мастеров отправили в Монголию, а женщин и детей продали в рабство. О масштабах резни можно судить по такому эпизоду, навечно вписавшемуся в монгольские исторические анналы. Некая старуха, умоляя монголов сохранить ей жизнь, пообещала вознаградить их редкостной жемчужиной внушительных размеров. Когда ее попросили показать жемчужину, она ответила, что проглотила драгоценность. Старуху на том же месте зарубили, выпотрошили и нашли жемчужину [1424] RT II p. 255; JB I p. 129. . К несчастью, с этого времени монголы не могли избавиться от подозрений, что в каждом уцелевшем во время осады человеке таится какая-нибудь драгоценность, и у них появилась склонность к тому, чтобы без лишних вопросов сразу же потрошить таких людей и отыскивать проглоченные сокровища.