Мария Купчинова - В поисках цветущего папоротника

Танкиста, Чижевского и пятерых убитых похоронили в одной могиле. Ребёнка женщина хоронить не дала. Оглядываясь, Алесь с Этьеном видели, что она так и шла по дороге, завернув малыша в платок, прижимая к себе. Беженцы молча сторонились, уступая ей дорогу.

– Вот и отвоевал Осип свою войну, – вздохнул Алесь.

Профессор Гастон не понял, но Алесь объяснять не стал…

Они не знали, как называлась деревушка, возле которой наткнулись на немцев. Просто услышали стрельбу, в горле запершило от дыма, около развороченной снарядом машины лежали залитые кровью лейтенант и капитан, а чуть подальше строчил пулемёт.

Алесь, словно его толкнула какая-то сила, кинулся вперед и упал на спину кряжистого, толстого немца, спрыгнувшего с крыши дома как раз за спиной пулемётчика. Испуганный внезапным нападением немец промедлил, пальцы Алеся впились в его красную, покрытую выступающими венами шею. Задыхаясь, немец отбросил винтовку, попытался оторвать от себя Алеся и неожиданно обмяк. Этьен Гастон, неумело держа в руках оружие, всё жал и жал на спусковой крючок…

А худенький парнишка за пулемётом продолжал стрелять. Не оглядываясь, крикнул подбежавшему Алесю:

– Ленту давай!

Стрелял и бормотал, словно в забытье:

– Не пройдете вы здесь. Это моя земля, я её защищаю. Хотите – обойдите справа, слева, страна большая, но там тоже есть французы, а этот пригорок защищаю я… Здесь вам не пройти!

Алесь с немецким автоматом, профессор Гастон со старой винтовкой, взятой у погибшего лейтенанта, опустились рядом на мягкую траву, понимая, что отсюда они уже никуда не уйдут…

Двое учёных-физиков и парнишка-пулемётчик, оказавшийся шофёром убитого капитана, продержались до темноты. Связной, доставивший приказ: «Немедленно прекратить стрельбу, отходить!», очень удивился, увидев вместо военного подразделения двух штатских и солдата-водителя. Отвернувшись, буркнул:

– Правительство подписывает капитуляцию, – вытер ладонью то ли лоб, то ли бог знает почему заслезившиеся глаза.

На рассвете они обнаружили, что немцы продвинулись далеко вперёд, и деревушка, которую защищали, да так и не защитили – уже глубокий тыл.

…Александр Станиславович уверен: этот дом из белого камня с голубыми ставнями и голубыми дверями, он и сейчас узнал бы из тысячи похожих. Хозяева, покидая родное гнездо, второпях не закрыли окно на шпингалет, оно распахнулось, и белая кружевная занавеска летала по ветру. Невыключенный радиоприёмник, настроенный на волну лондонского радио, передавал воззвание генерала де Голля: «Солдаты Франции, где бы вы ни находились, поднимайтесь на борьбу!».

Некошеный газон возле дома белел прозрачными шариками одуванчиков, созревшими для полета. На газоне, под раскрытым окном, вытянув ноги и ощущая спинами холод камня, сидели трое небритых мужчин в перепачканной одежде.

Этьен Гастон, в котором никто не признал бы недавнего педанта-аккуратиста, вздохнул:

– Не верится: я убил человека. Не думал, что это окажется так… – помолчал, подбирая слова, – просто.

Смущённо сцепил ладони рук с длинными тонкими пальцами в замок, словно извиняясь за нечаянную откровенность.

– Я тоже, – согласился рыжий, облепленный веснушками, словно сдобная булочка изюмом, пулеметчик. – Я и стрелял-то из пулемёта только однажды на учениях, а вчера… Видел, что кто-то падал, но это ведь не обязательно убитые, правда? – серые глаза с надеждой вглядывались в Алеся.

– Правда, Жюль, – Алесь грустно усмехнулся, вспомнив себя-мальчишку и Кочубея. Попытался смягчить, но не сумел. – Хотя врагов лучше убивать. Или они нас, или мы их.

– Алекс, – Этьен опустил голову, тщетно пытаясь очистить светлые брюки от сока одуванчиков, – прости за вопрос. У тебя шрам на лице – от пули? Ты участвовал в прошлой войне?

– Да. Но шрам – от удара саблей.

Алесь не сводил глаз с куста белой сирени под окном. Ему казалось: в ней, да в этой плещущей на ветру занавеске ещё сохранялся остаток довоенного мира, спокойного и простого, готового принять любую форму, точно тесто в руках умелого пекаря. Вот только кто этот пекарь? Некстати вспомнилось: в детстве они с Евой искали цветок сирени с пятью лепестками, съешь – и желание исполнится.

– Нам надо в Кале. У дяди – рыбацкая лодка, он отвезет нас в Англию, – судя по твёрдости тона, паренёк уже принял решение.

– Алекс, ты с нами?

Значит, интеллигентный профессор математики, никогда прежде не держащий оружие, тоже для себя всё решил.

– С вами.

Франция – не его страна, но кто-то должен защитить этот куст сирени и женщину, в глазах которой переливаются радугой чёрные опалы, и которая очень боится войны.

Спутники Алеся не поняли легкой усмешки, а он вдруг подумал, как забавно повторяются события: когда-то Кочубей воевал против своего бывшего командира атамана Шкуро, теперь генерал де Голль выступает против маршала Петена, под командованием которого начинал службу. У истории, наверное, своё представление об аттракционе «американские горки»…

Придерживая крышку, мама сливает с варёной картошки воду. Большая алюминиевая кастрюля с погнутыми ручками исходит паром. Лёшка с головой ныряет в облако пара, задыхается от жара, перекидывает обжигающую картофелину с одной руки на другую и получает от мамы хворостиной: «Сколько раз говорила: не лезь в кастрюлю грязными руками, не лезь!»

Костров встряхнул головой: даже лицо снегом запорошило. Выглянувшая из-за верхушки сосны луна осветила косулю. Уши торчком, голодные вопрошающие глаза, как у детёныша. Поморгал, отряхивая снег с ресниц: «Выходит, это ты меня разбудила? Спасибо, подруга, а теперь беги скорей, пока за винтовку не взялся – мясо в отряде лишним не будет».

Лейтенант кривил душой: знал – нельзя стрелять. Не для того он четвёртую неделю дежурил здесь в ожидании связных из центра.

Мгновенно развернувшись, косуля исчезла. Лишь маленькие вмятины, следы на снегу подтверждали: не привиделась, не приснилась вместе с кастрюлей картошки.

Война застала лейтенанта Кострова на выездном задании. Поступил сигнал, что нашли схроны банды Волка. Туда – обратно, да пока выкопали оружие, снаряжение, погрузили на старенькую полуторку, вот и провозились почти до утра. Где-то, не принося свежести, громыхал гром, небо на западе освещалось сполохами… В наступившем сыром рассвете с оторопью и недоумением увидели, как по шоссе бесконечной колонной ползли танки с крестами на башнях, а из открытых люков выглядывали солдаты в непонятной форме. Витька, голубоглазый девятнадцатилетний наивняк, от восторга зашёлся: