Анатолий Мариенгоф - Екатерина

— Негодяи! — прохрипел в бешенстве Петр Федорович. — Вы, кажется, вздумали рассуждать? — и, в бешенстве соскочив с деревянного коня, наградил нарушителей дисциплины пинками в зад.

Офицеры и солдаты прусского короля, как известно, должны были знать одно право и обязанность: «Исполнять, что приказано». Всякое рассуждение во время боя рассматривалось Фридрихом, а за ним и Петром Федоровичем, как нарушение дисциплины, что каралось наравне с изменой.

— Расстреляю! Вздерну! Me… Me…

Ком жеваной бумаги ненароком влетел в рот полководцу.

— Me… мерзавцы! — тем не менее, доругался он, сгоряча проглотив ядро.

Артиллерийский и ружейный огонь положил на месте более двух третей кирасиров и карабинеров. Остальные были подняты на штыки русской пехотой, наконец-то решившей оставить свои укрепленные позиции.

— Румберг! — тихо позвал старика-драгуна внук Петра, дергаясь маленькой головой, напоминавшей редьку.

Белый как лунь драгун крупным солдатским шагом подошел к всхлипывающему полководцу и, вытянувшись перед ним в струну, сжал челюсти, чтобы, не моргнув, получить две пощечины.

— А теперь, ваше высочество, разрешите начать преследование вашей опрокинутой армии? — отчеканил упрямый солдат.

— Разрешаю, — простонал Петр Федорович и, обвив пальцами-глистами маленькую горячую голову, стал нервически выкликать распоряжения, может быть, верные в устах Фридриха II.

У Екатерины болели зубы.

— Жених, ваше высочество! — взвизгнула камер-медхен.

Невеста, держась за щеку, подбежала к окну.

Из кареты вылез Петр Федорович.

Невеста ничего не имела бы против того, чтобы он взволнованно поднял глаза к потным стеклам комнаты, обитой красной материей. Этого не случилось.

Екатерина кинулась к зеркалу в раме с облезшей позолотой. Зная нерусский вкус Петра Федоровича, она не перепудрилась и не перерумянилась.

— Как ваше здоровье, сударыня?

— Благодарю, ваше высочество, я себя чувствую, как нельзя лучше, — жизнерадостно воскликнула невеста, страдавшая самой злодейской зубной болью.

— Это превосходно. У вас, сударыня, цветущий вид, — проквакал любезник, внимательно разглядывая какую-то трещину на потолке.

— Может быть, вы сядете, ваше высочество.

И, просительно улыбаясь, придвинула вытертое кресло.

— Да нет, благодарю покорно, я лучше похожу. У меня в карете ноги затекли.

Петр Федорович раз и навсегда учел, что удирать от невесты легче из стоячего положения, чем из сидячего.

«О чем же с ней разговаривать, — думал он не без досады, — музыку не любит, поэзию не любит, картины не любит, а в войне баба смыслит, что корова в этикете», — и вдруг, засияв почти желтыми глазами, вспомнил про совещания свои с шведским драгуном о супружеской жизни.

— Нынче утром, черт побери, старый Румберг давал мне порядочные советы.

— К чему бы они относились, ваше высочество?

— К супружеской жизни, сударыня.

— Интересно знать, что думает об этом ваш драгун.

— Извольте, — и жених без вторичного приглашения резко сел в кресло, хрустнувшее подклеенными ножками. — Прежде всего, сударыня, жене следует трепетать мужа и не совать нос в его дела, а потому, черт возьми, не слишком затруднять себя рассуждением. Это мужское занятие.

— Нет, ваше высочество, я философию вашего солдата, во второй части ее, не вполне разделяю. Есть предметы, о которых женщине думать и рассуждать вполне пристало, возьмем, к примеру, о нарядах и увеселениях, а также о воспитании своих детей в нравственных качествах, — заключила Екатерина, не чувствующая к детям ничего, кроме гадливости.

«Из этой скучной особы, лишенной всякого тщеславия, образуется, по моему мнению, самая наилучшая супруга для монарха», — положил в мыслях наследник российского престола.

— Мне, сударыня, остается только согласиться с вашим благоразумием.

Серая пыль скуки, покрыв пеленою рябое лицо жениха, нисколько не осела на длинном личике, заклейменном вечной улыбкой.

— Я с нетерпеливостью ожидаю, сударь, продолжения вашего рассказа.

— Право, сударыня, не так уж он любопытен. К чему уговаривать овцу, питающуюся травой, не кушать бычьего мяса, вкусного для тигрицы? — и потер руки, довольный своим звонким ответом.

Фридрих II объявил войну Саксонии.

«Рабочих суконного двора за грубые и дерзкие слова наказывать: в первый раз — плетьми, во второй раз — батогами с вычетом платы за три месяца, а в третий раз — ссылкою на год на каторжные работы; если же кто поднимет руку, того бить кнутом и ссылать на каторжную работу вечно».

Бракосочетание наследника российского престола с великою княгиней Екатериной Алексеевной было назначено на 21 августа.

Вода в Неве, как жидкий гранит.

Король прусский называл солдат «самым необходимым для правителей товаром».

Современники называли Фридриха II «королем-философом».

Первый петербургский щеголь Семен Кириллович Нарышкин сделал себе к свадьбе кафтан, на спине которого было вышито серебряное дерево с сучьями, расходящимися по рукавам.

Карета Нарышкина имела кругом, даже в колесах, зеркала.

Российские дамы и кавалеры восторгались изящным вкусом петербургского щеголя.

Бестужев говорил, что союзы между государствами должны покоиться на взаимных пользах и на торговле.

А Петр Федорович, будучи рыцарем, изощрялся в издевках над меркантильной политикой, обещая при своем императорстве «союзы чести и благородных сердец».

«Адевшись в мусшком плате я ехать верхом в Чарско село» , — так писал наследник российского престола.

Герольды в латах, сопровождаемые отрядом конной гвардии и драгун, разъезжали по Петербургу и, при звуках литавр, оповещали население о предстоящем бракосочетании.

Каменная некрашеная стена, обрызганная утренними лучами, подчас кажется городскому человеку более прекрасной, чем само восходящее солнце.

Невесте сшили платье из серебряного гласе, окаймленное на высоте пол-юбки битью из золота.

«Теперь война между двумя союзницами России — Пруссиею и Саксониею; обе имеют право требовать от нас исполнения договоров: на которую же сторону склониться? — Разумеется, на саксонскую, ибо Фридрих II нарушитель всеобщею спокойствия» (из письменного мнения Бестужева, написанного вскоре после бракосочетания).

Сократ на одном пиру украл ковш.

«Этот подлый русский язык пригоден только собакам и рабам», — говорил Брюммер, воспитатель наследника российского престола.

Во весь 1745 год императрица ни разу не присутствовала в сенате.

В том же году скончался Акинфий Никитич Демидов, оставив наследникам своим 21 завод, 30 000 крепостных душ, 23 городских дома, Магнитную гору, Точильную гору, соляной прииск с угодьями, довольно капитала, сел, деревень, пильных мельниц, драгоценных вещей и серебряной посуды.