Анатолий Мариенгоф - Екатерина

— Правда ли, что господин Уыльямс преизрядный и неутомимый танцовщик, а также остроумец?

Алексей Петрович расхвалил качества нового посла.

— А мне будто и менуветы надоедными сделались, — отнеслась Елисавета к Шувалову Ивану Ивановичу, — в луга бы мне, по траве росной без обувки побегать, цветки пощипать.

Всю прошлую ночь она протанцевала на опухших ногах, появляясь в маскараде то французским мушкетером, то казацким гетманом, то голландским матросом, то в домине пурпуровой с золотом.

10 000 свечей загоралось в одну минуту в паникадилах и крахштейнах большого зала.

— А у Павлуши десенка свербит, верно, еще зубок режется, — сказала государыня, сияя на Ивана Ивановича широко распахнутыми глазами.

Елисавета старела. Она стала по ночам писать стихи.

Нам кажется, что лирические чувства увядают на двадцать пятом году жизни и распускаются вновь на шестом десятке.

В Петербурге сэр Уыльямс смеялся над деревянными лачугами, и над деревянными дворцами, и над беленными мелом залами вельмож, и над громадными, в «бычий глаз», бриллиантовыми пуговицами президента академии Кирилы Разумовского, меньшого братца обер-егермейстера, и над сырыми дремучими лесами, теснящими проспекты, и над мраморными венерами в Летнем саду, охраняемыми гренадерами в кожаных шапках с перьями, и над охотниками, стреляющими диких уток с Фонтанки, и над «английским обычаем» графа Бестужева всякую ночь ложиться в постель пьяным, и над убранными франьями и раскрашенными в пеструю краску извозчичьими экипажами, где седокам надлежало держать вожжи, а возницы бездельно стояли сзади, и над роговой, слышимой за восемь верст музыкой, изобретенной Нарышкиным, где на каждый голос имелся особливый рог, длиною от пядени до десяти футов.

А туманы Санкт-Петербургские, по мнению сэра Уыльямса, только обезьянничали лондонские.

На куртаге, где от стола государыни были поставлены четыре стола в четыре лучи, политический вольтижер сидел рядом с Екатериной.

Волторы пели подобно кастратам.

За сахарами, так назывались столы, уставленные конфектами, и вареньями, и фруктами, Екатерина сказала графу Бестужеву:

— Я также думаю, Алексей Петрович, что сэр Уыльямс наш истинный друг.

В свите английского посла находился стольник великого княжества Литовского Станислав Понятовский.

Ему было не многим более двадцати лет.

Екатерина высказала предположение, что «если б ангелы танцевали менуэт, они бы уступили в изяществе юному поляку!» Покинутая Салтыковым, Екатерина искала утешений, а может быть, и отмщения.

Сэр Уыльямс поспешил представить ей графа Станислава. Он приятно щурил близорукие глаза и с салонной легкостью рассказывал о Вольтере.

— Слыхали ли, ваше высочество, что господин Вольтер составил для себя карманный словарь выражений, употребляемых королями?

— Признаюсь, сударь, не слыхала. Но я убеждена, что это достойно удивления, как и все, что написано пером этого великого писателя. Прошу вас, сударь, будьте же милосердны к женскому любопытству, — прожеманничала великая княгиня.

После рождения Павла она раздалась в бедрах, в груди и несколько обросла жиром.

— Господин Вольтер, ваше высочество, находит, что, когда король говорит «мой друг», это значит — «мой раб», когда он говорит «мой дорогой друг», это значит «ты более, чем безразличен для меня», выражение «я вас осчастливлю» подразумевает «я буду терпеть тебя, пока ты будешь мне нужен», а королевское приглашение «поужинаем со мною сегодня» равняется «я хочу сегодня позабавиться тобой». Вот, ваше высочество, какие принесла плоды и чему научила господина, Вольтера высокая дружба прусского владыки.

Сэр Уыльямс, побывавши посланником в Берлине и раздраживший короля-философа едкостью своих острот, вспомнил некстати:

— Я слыхал, что господин Вольтер называет Фридриха II «Люком», по имени обезьяны, взявшей обыкновение кусаться.

И разговор потек по этому каналу.

Волторы пели подобно кастратам.

Государыня с необыкновенной грацией танцевала на опухших ногах.

Президент Российской академии Кирила Разумовский соперничал с Петром Ивановичем Шуваловым величиной бриллиантовых пуговиц.

«Великая княгиня высказала мне на днях чистосердечное свое мнение о прусском короле — она не только убеждена, что Фридрих II естественный и опасный враг России, но даже лично ненавидит его».

Такое сообщение поспешил отправить в Лондон сэр Уыльямс.

По прожекту сенатора Шувалова учрежден первый в России банк из казенной суммы для дворянства.

В Москве через газеты ведомость из Некепинга, что на острове Масе в Ютландии, близ Западного моря, четверо рыбаков в ночи «поймали против чаяния так называемую сирену или морскую женщину. Оное морское чудовище походит сверху на человека, снизу на рыбу; цвет на теле желто-бледный; глаза были затворены; на голове волосы черные, а руки заросли между пальцами кожею» .

По прожекту сенатора Шувалова уничтожены внутренние таможни.

При пожарном несчастье с Головинским дворцом у Елисаветы сгорело четыре тысячи пар платьев, что составляло некоторую часть ее гардероба.

По прожекту сенатора Шувалова учреждается первый в России банк для купечества.

Екатерина писала серебряным пером, которое называлось вечным, потому что имело в себе чернильницу.

Сенат рассуждал о воспитании для императрицы двух медвежат: «Чтобы знали ходить на задних лапах и через палку прыгать» .

Царскосельский дворец имел машины, которые поднимали в этажи гостей, сидящих на мягких диванах.

Сенатор Шувалов получил Гороблагодатские заводы многолюднейшие и на великом пространстве лежащие.

По дороге в Царское Село смердели лошадиные трупы.

«Императрице пришла фантазия велеть всем придворным дамам обрить головы. Все ее дамы с плачем повиновались. Императрица послала им плохо расчесанные парики. И себя тоже обрила» .

К Гороблагодатским заводам, после передачи их Шувалову, было приписано 16 132 крепостных души.

Крестьянин погородной Яранской слободы Леонтий Шамшуренков изобрел самобеглую коляску и объявил, что сделал он коляску, «а теперь может сделать сани, которые будут ездить зимою без лошадей; может сделать также часы, которые будут ходить у коляски на задней оси и будут показывать на кругу стрелою до 1000 верст, на всякой версте будет бить колокольчик» .

Сенатор Шувалов имел 400 000 годового дохода.

Правительственный сенат рассудил на содержание Московского университета и двух гимназий отпускать ежегодно 15 000 рублей.

Человек, не умеющий плакать и смеяться, — это уж не человек, а скотина.