Людмила Третьякова - Театр для крепостной актрисы

Но граф не находил, к чему придраться. Все в этой женщине носило отпечаток истинного благородства. Граф ловил себя на том, что отношение его к Параше меняется: к восторгу артистическим даром теперь примешивалось преклонение перед чертами ее натуры. Она снова и снова покоряла его — не на сцене, а в жизни, что значительно сложнее.

«Разум, искренность, человеколюбие, постоянство, верность, привязанность к святой Вере и усерднейшее богопочитание, — вот чем, по признанию Шереметева, была отмечена его подруга. — И сии качества пленили меня больше, нежели красота ее, ибо они сильнее всех внешних прелестей и чрезвычайно редки».

И вот в 1790 году Шереметев решил построить для себя и Параши отдельное жилище. Причем так называемый «Новый дом» заложили в отдалении от давних кусковских строений.

Желание графа уединиться с Парашей от людских глаз, от усадебного муравейника с огромным штатом челяди, от наплыва, особенно по воскресеньям, любопытствующего народа было оче видно.

«Новый дом» возвели быстро. Он был простым по архитектуре и в отделке, но удобным и уютным. Главное же, сам факт этого строительства знаменовал совершенно иной этап отношений графа и крепостной актрисы. Это было их первое совместное жилище, с тем быстро устоявшимся распорядком и основательностью, которые свойственны семейным домам. Но это новоселье окончательно оторвало Парашу от ее среды. Покинутый артистический флигель готов был мстить.

Новое жилище Жемчуговой уничтожило последние надежды недоброжелателей, что рано или поздно Кузнецову дочь постигнет участь прежних «метресс». Вышло все наоборот. Из уст в уста передавалось: их сиятельство приставил к Параше целый штат девушек в услужение, как к настоящей барыне, Кузнецова дочь купается в золоте, не сегодня-завтра потащит графа под венец и, став хозяйкой Кускова, ужо покажет.

А в «Новом доме» шла жизнь, совершенно непонятная для тех, кто плел басни о его обитателях.

Внимательный взгляд сейчас же определил бы, что это жилище просвещенного и очень занятого человека. Ничего лишнего. Добротная, но уже не золоченая мебель, обилие шкафов, заполненных не хрупкими безделушками, а книгами. Они расселились по всем помещениям, включая комнаты Параши, где, кроме икон, ее главным сокровищем была арфа. Появился здесь столик для рукоделия — Параша пристрастилась к вышиванию, у нее это великолепно получалось, и в отсутствие графа она, избегая пустопорожних разговоров с челядью, проводила время за пяльцами.

Каждый день графа и Параши был до краев наполнен заботами. Театральная жизнь кипела вовсю, и азарт актрисы заставлял Жемчугову совершенствовать свое мастерство. Она внимательно следила за событиями музыкального искусства в Европе. Граф выписывал ей партитуры только что появившихся произведений. По его просьбе добрый знакомец Шереметева, человек, сведущий в культурных новинках того времени, Николай Львов, переводит для Параши либретто нашумевшей оперы итальянского композитора Паизиелло «Нина, или Сумасшедшая от любви».

Новые роли, новые спектакли... Для графа это означало новые расходы, в казну же сцена не возвращала ни копейки: шереметевские театры и концерты всегда традиционно оставались бесплатными. Исключение составляли благотворительные спектакли, когда богатая публика принуждена была раскошелиться, а собранная сумма передавалась по назначению.

Но не только театр был крупной статьей расхода шереме- тевского бюджета. Обширнейшее хозяйство, в котором то из одной, то из другой вотчины шли донесения о недородах, пожарах, падеже скота, постоянно требовало поддержки. Дабы не отстать от потребностей времени, приходилось идти на нововведения: строить в поместьях школы, мастерские, больницы, церкви, закладывать питомники, фермы, хранилища, организовывать сбыт урожая, закупать за границей механизмы, облегчающие труд людей. Вся эта масса дел заставляла Шереметева крайне экономно рассчитывать время и трудиться не покладая рук. Он привык сам вникать во все, большое и малое, возвышенное и прозу, не без основания считая, что, стоит ему лишь отвлечься, все пойдет наперекосяк.

Да и не могло бы столетиями держаться, приумножаясь, благосостояние «российских Крезов», будь они никчемными бездельниками. Образ вельможи-богача, голова которого забита бреднями, а в карманах — шальное золото, превращается в дым, стоит только взглянуть на переписку графа. Краткие выдержки из нее были опубликованы в «Российском архиве» и позволяют представить обычный день графа, отделенный от нас двумя столетиями.

«Метрдотель Терехов и находящий при конторе моей Григорий Горшков, — пишет Шереметев, — по просьбе их уволены от меня в Москву для свидания с женами их на один месяц».

Он напоминает своим конторщикам о необходимости заплатить за лечение крепостных в больницах, о ближайших работах в имениях: «Как ягоды будут поспевать, то заготовить наливки трех сортов: малиновку, вишневку и смородиновку — дозволяю...» Получал Шереметев и жалобы от крестьян. Учинялось следствие, и, убедившись в их правомерности, граф не стоял за крутыми мерами. «За притеснения при платеже податей, за взятки и прочие злоупотребления, — пишет он, — собрав мирской сход, виновных наказать батожьем и отослать в Останково на земляную работу впредь до повеления моего».

Он постоянно требует от управляющих и старост точных, обстоятельных докладов о состоянии дел, о вверенных им людях. «О бедных по деревням нужно сделать учреждение таковое, которое служило бы им поводом войти в лучшее состояние, а хворых и старых совсем освободить от оброка».

Голос рачительного помещика слышится и в недовольстве графа депешами, которые ему присылали. Его раздражает нежелание поставленных им людей четко исполнять свои обязанности, леность, апатия: «Удивительно для меня, что всякое требуемое мною к ясности дело всегда столь медленно и затруднительно, что от вас никакого толку добиться нельзя... мутная вода вам милее, нежели чистая».

Между тем самому Николаю Петровичу более по сердцу совсем другая сфера деятельности, чем кипение день-деньской в управленческих делах. Ах, если бы их можно было кому передоверить! Помимо театра, им владела еще одна пламенная страсть — музыка. Что нужно Шереметеву для рая на земле? Виолончель и Параша. Счастье досуга в «Новом доме» в том и состояло. Шереметев не любил играть на людях, вспоминая, как такими просьбами изводил его отец. У него не было тщеславия артиста. Музыка — это воздух. Параша была единственным слушателем, судьей его композиторских опытов. Навеки замолкнувшее эхо уже никогда никому не напомнит о прелести их дуэта — его виолончели и ее голоса.