Людмила Третьякова - Театр для крепостной актрисы

...Эти почти шесть лет в «Новом доме», носившие печать согласия, нежности и взаимопонимания любящей четы, были бы самыми счастливыми, если б графа и Парашу оставили в покое.

Но ничто, никакое могущество Шереметева, ни даже страх перед его немилостью и наказанием не могли помешать козням.

Комнатные девушки, приставленные к Параше, играли роли соглядатаев. От них узнавали, что происходит в «Новом доме», а поскольку там шла мирная жизнь, то новости, будоражившие округу, выдумывались. Параша, естественно, становилась первой добычей и молвы, и притязаний своих родственников, старавшихся извлечь выгоду из ее фавора. Ясно, что семья жила на деньги Параши, но, как всегда в таких случаях, этого казалось мало.

В Петербурге о Шереметеве говорили не меньше, чем в Москве и Кускове. «Метресса», мертвой хваткой вцепившаяся в «Креза-младшего», была предметом постоянных разговоров. Тем более что в Сенате в который раз рассматривали дело «претендателей» на наследство Николая Петровича. Доводы их выглядели хлипкими, обиды необоснованными, но клевету, как водится, с удовольствием подхватили в свете.

Графа не очень-то здесь жаловали. Прямой, не склонный к лести, он легко наживал себе врагов. С екатерининским фаворитом Платоном Зубовым у него были холодные отношения. В свое время граф отказался продать Зубову приглянувшееся шереметевское имение Воскресенское на берегу Невы. Это выглядело дерзостью. Николай Петрович почувствовал косые взгляды и, оставшись при своем, предпочел покинуть Петербург...

Так граф и Параша укрывались под сенью собственной любви. Но роман этот никак нельзя назвать идиллией. В нем были и драматические моменты.

Не однажды, взбаламученный разговорами, которые порочили его связь, а еще больше потакая неизбывному мужскому эгоизму, Николай Петрович принимался жалеть себя. Что и говорить, если бы не Параша, давно была б у него семья и дети-наследники подрастали. И скольких неприятностей удалось бы избежать! Разве не укол его самолюбию — видеть на дворцовых приемах и балах своих сверстников рука об руку с супругами? А он всегда один, и, хоть не любитель многолюдных собраний, досадливое чувство собственной обделенности все чаще посещает его. Ведь кто-то на него, Шереметева, смотрит с сожалением: вот незадача выпала человеку, связался с крепостной девкой! А в самом деле, почему в этом цветнике столичных красавиц не нашлось для него пары, почему? Он словно околдованный, заговоренный...

И хуже всего то, что нетерпеливый нравом Николай Петрович не скрывал этих мыслей от Параши. Им надо расстаться... Каждому устроить свою судьбу...

Та с помертвевшим лицом слушала молча и ни о чем не просила. Как истинно любящая душа, она согласна была на все, лишь бы Николай Петрович обрел покой и счастье. Ведь он достоин всех земных благ, и в первую очередь того, что Бог посылает каждому, — детей. Что она может дать взамен?

Граф в сердцах кричал, чтобы закладывали карету. Где-то хлопала дверь, и звуки замирали. И тогда Параша, которой уже незачем было скрывать свою боль, падала перед иконами на колени, прося о чем-то Всевышнего неразличимыми от рыданий и только ему одному понятными словами.

Она знает, за что Господь наказует ее: за жизнь греховную. И нездоровье, что все чаще дает себя знать, — за то же. Приступы слабости, кашель стали донимать ее неспроста. Иногда ей тяжело дышать, не только петь. Неужто она лишится и голоса?

...Граф возвращался. Он возвращался всегда и чем дальше, тем отчетливее понимал, что иного выхода нет, как сделать Парашу законной женой. Но неизбежные и малоприятные хлопоты, связанные с этим, пугали его и понуждали отложить решение на какое-то время...

Параша ограничила свою жизнь дорогой в церковь, в театр и изредка в родительскую избу. Но это не спасало.

В книге «У истоков русского театра» А.Н.Кузьмин пишет: «Известны рассказы о преследовании Ковалевой со стороны завистливых обывателей. В один из праздников Параша направилась в церковь.

— Сударыня, не можете ли вы указать нам, где здесь кузница? — раздался вдруг неожиданно чей-то нагло-насмешливый голос.

Прасковья Ивановна вздрогнула и в испуге подняла глаза. Прямо перед ней на повороте аллеи стоял какой-то молодой щеголь. С дерзкой усмешкой он смотрел ей в лицо, очевидно, отлично зная, с кем говорит. За его спиной виднелись злорадно улыбающиеся лица его спутниц — мелких московских мещанок.

— А кто здесь кузнец? — продолжает молодой человек, подмигивая своим приятельницам.

Прасковья Ивановна побледнела. Она поняла, что вся эта безобразная сцена подстроена нарочно кем-то из ее врагов, и с трудом сдержала негодование.

— Обратитесь к сторожу, он вам покажет, — проговорила она, повернув назад, к дому.

Вдогонку ей раздался насмешливый хохот.

— А дети есть у кузнеца? — закричала одна из женщин.

Но Прасковья Ивановна уже не слышала. Она не помнила, как вбежала в кабинет графа и в истерике упала на диван».

Слезы Параши вызывали в графе такую ярость, что горе было бы ее обидчику, предстань он перед Николаем Петровичем.

Но все дело состояло как раз в том, что мучитель его обожаемой женщины был вездесущ, неуловим и потому ненаказуем.

И тогда графу пришла в голову мысль: если в Кускове жизнь стала настолько нестерпимой, то единственный выход — покинуть его. А как же театр? Пустяки, он построит для Параши целую усадьбу с дворцом, фонтанами — роскошнее Кускова. Там будет и театр — да такой, который никто еще не видывал. И там не будет места ничему, что может огорчить Парашу. Там она станет хозяйкой. Новые стены защитят ее, как прекрасный оранжерейный цветок, от враждебного мира.

...Ни граф, ни Параша не ожидали, каким грустным выйдет прощание с Кусковым. Здесь они встретились, здесь началась их любовь.

Вот серебристые тополя, посаженные перед «Новым домом» в тот год, когда вдвоем с Николаем Петровичем они справляли тут свое новоселье. За это время деревья, особо опекаемые Парашей, выросли, вытянулись. Теперь она их оставляет. Кто знает, может быть, навсегда...

Пройдет два десятилетия. Чьей-то волей «Новый дом» будет снесен, разрушен до основания. Место, где он стоял, тщательно разровняют, чтобы быстрее затянулось травой. И сегодня уже никто не знает, где он был, приют графа и крепостной актрисы. В нынешнем кусковском лесу место это, наверное, все-таки можно найти, если удастся случайно набрести на серебристые тополя. Конечно, тех самых, Парашиных, уже нет, но на том месте шелестят листвою, пытаясь рассказать что-то услышанное от предков, их далекие потомки.

Из Кускова Шереметев увез Парашу в Петербург, в Фонтанный дом. Тем временем в подмосковном Останкине уже разворачивалось строительство.