Людмила Третьякова - Театр для крепостной актрисы

А разве не похоже поступают миллионы женщин, заставляя мужчин пребывать в иллюзии, что это они выбирают себе подругу жизни? Но дело обстоит как раз наоборот: решающее слово остается за женщиной.

Шереметев сам признавался, что Параша перевернула его мировоззрение. Он и не заметил, как стал избавляться от «обыкновенного порока людей знатных и богатых», от гордости и высокомерия, которые теперь считал качествами «безумными, гнусными и несносными».

Глядя на свою безмерно талантливую и не кичащуюся этим подругу, граф пришел к убеждению, что, как он писал, «все люди сотворены один для другого: все они равны естественным своим происхождением; разнствуют токмо своими качествами или поступками, добрыми или худыми».

Параша, лишь следуя собственным порывам, убедила «российского Креза», что не золото правит миром, а любовь к ближнему. И это приносит любящему счастье. Вот в чем дело.

Можно делать добро, при этом не забыв похвалить себя, и упиваться тайной мыслью, что «там» непременно зачтется. Но Параша была из тех, для кого возможность помочь являлась потребностью души.

Не искушенная ни в какой философии, она с молодости нашла спасительную для человеческой души линию поведения. При кажущейся простоте следовать ей трудно. Трудно людским несовершенствам: порокам, злобе, зависти — противопоставить любовь, терпение, способность прощать. Параша умела это делать.

Казалось, как легко властительница души всесильного Шереметева могла б заставить замолчать болтливых завистниц. Одного слова Параши было бы достаточно, чтобы карающая рука графа утихомирила любителей пересудов, слухов, сплетен. Тогда не только угроза, а косой взгляд не коснулся бы ее. И кланялись бы до земли, и подол платья целовали! Но, по словам очевидцев, «от нее не видели ни спеси, ни притеснения, и не было человека, кто бы мог ее помянуть дурным. За это и мстили». Мстили за врожденный аристократизм души, не способной на пошлые, неблагородные поступки.

Умение в любой ситуации поступать «как дблжно» оказалось в Параше развито так же сильно, как и сценический дар. И это было вознаграждено. Чем? Привязанностью любимого человека, «отразившего пересуды мира сего», чтобы соединить с нею свою судьбу. А театральная карьера? Разве можно снять с чаши весов легендарный артистический успех, огромное количество сыгранных ролей? И не чудесно ли само появление босоногой деревенской девочки в сказочном Кускове, где сумели развить ее талант и найти ему применение?

Любимый человек, любимое занятие... Что же тогда назвать состоявшейся судьбой? И понятно, почему на фоне мелкой, алчущей, вечно себе на уме, на все готовой ради презренного металла толпы знакомых, родственников, да и проворных «невольниц» хрупкая, болезненная женщина в глазах успевшего многое понять графа поднялась на неизмеримую высоту. Не случись этого, не гореть бы венчальным свечам в маленькой московской церкви той поздней осенью 1801 года...

Для большинства женщин свадьба знаменует начало новой жизни. Для Параши она оказалась финалом ее драматического земного пути. И как вдохновенно, еще раз блистательно подтвердив право остаться в памяти потомков навсегда, сыграла этот финал бывшая крепостная актриса!

Прасковья Ивановна знала о своем скором конце. Тем отчаяннее вымаливала она у Бога право сделаться матерью. Она не могла уйти, не отдарив мужа за все — за то, что дал ей счастье узнать любовь, единственную и неразменную, и за то, что свой трудный выбор он все-таки сделал в пользу их брака. Граф дал ей все, что имел: привязанность, титул, богатство. Первое пребудет с ней до последнего часа, и не его вина, да и для нее не беда, что остальным она не успеет воспользоваться.

Теперь ее черед. Она знала, как страстно мечтает граф о ребенке. Эта тема занимала огромное место в его долгих беседах с митрополитом Платоном. Недаром тот в свадебном поздравлении написал: «Любите Бога, и я вкупе с вами, да благословит Он вас вожделенным плодом и тем да продолжит честь и славу вашего знаменитого рода».

Так и случилось. «Начало сего союза произвело счастливое последствие», — писал Николай Петрович. Известие о том, что Параша ждет ребенка, поселило в нем восторг и тревогу одновременно. Волнения были не без причины: тридцать с лишним лет для первородящей женщины — немало. Плохое здоровье, однажды уже подводившее Парашу к самому краю, тоже далеко не лучший союзник. Оба супруга это прекрасно сознавали, но надежда на Божью помощь не умирала в них.

В описаниях последнего периода жизни Прасковьи Ивановны подчеркивается, что дни ее проходили в отгороженности от внешнего мира. Сама она никуда не выезжала, довольствуясь обществом лишь нескольких преданных друзей дома. Да и жила, как говорят, в специально оборудованном графом помещении, куда имели право входить только он да девушки- служанки.

Такое затворничество было вызвано стремлением Шереметева как можно дольше сохранить тайну брака, а стало быть, избежать бурной реакции общества на его мезальянс. Верно, Шереметев хорошо понимал: его жена в относительной безопасности только до тех пор, пока всеми считается его «метрессой», а не законной женой, к тому же ждущей наследника.

Ясно, что Николай Петрович очень опасался племянников Разумовских. Да и не только их. Ожидать можно было чего угодно: от учиненного скандала, способного привести Парашу к потрясению со всеми вытекающими последствиями, до посягательства на ее жизнь. Яд, например... Челядь всегда можно было подкупить. И деньги вкупе с личной неприязнью к удачливой графине-крестьянке могли сделать Шереметева вдовцом.

...Анну Ахматову, поселившуюся в стенах Фонтанного дома почти век спустя после описываемых событий, не могла не захватить история его давней хозяйки. Здесь все полнилось памятью о Параше. Вот тогда-то Ахматова и услышала версию о насильственной смерти графини, отравленной кем-то из слуг.

Впрочем, это не более чем легенда. Сам Шереметев ни словом не обмолвился ни о чем подобном, хотя трагический уход Параши и действия, а скорее, по его словам, бездействие или ошибки врачей описаны им сбивчиво и путано. Однако вот что примечательно: после смерти жены он принимает поистине изощренные меры для охраны ребенка! Каждое распоряжение, словно запоздалый укор себе: надежно защитить жену ему так и не удалось...

Параша же в своем ожидании во всем полагалась на милость Божью. Остались свидетельства, что она часто осеняла себя крестом с заключенной в нем частичкой святых мощей. Над кроватью ее постоянно висели иконы Всех Скорбящих и Димитрия Солунского — святого, особенно ею почитаемого.