Людмила Третьякова - Театр для крепостной актрисы

Раннее детство, прошедшее в барском доме, Татьяна Васильевна вспоминала с теплым чувством. Ее первой подружкой стала внебрачная дочь Петра Борисовича Маргарита, и эта связь сохранилась до конца их жизни. Шлыкова вспоминала, как во время ее болезни «граф-государь» приносил порошки, а по праздникам баловал подарками.

И вот хорошенькую, изящную девочку решили пристроить к домашнему театру. С семи лет ее стали обучать тому же, что и Парашу. В старости Шлыкова рассказывала о строгом режиме и жестких корсетах, которые надевали на девочек, чтобы у тех были тонкие, стройные талии.

Татьяна родилась балериной, но, как всем одаренным людям, ей давалось многое: иностранные языки, «благовоспитанные манеры», выразительное чтение. Недаром поэзия для Шлыковой навсегда останется особым пристрастием. Обнаружилось к тому же, что у нее неплохой голос — впоследствии Татьяна выступала, правда на вторых ролях, в оперных спектаклях. Видели ее и в драматических ролях, но основное занятие определилось раз и навсегда — балет.

Вот что вспоминал внук Шереметевых Сергей, которого Шлыкова вырастила, как и их сына Дмитрия:

«Татьяна Васильевна до самой смерти любила говорить о танцевальном искусстве. Раз даже показала она, как надобно становиться на кончики пальцев, и уверяла, что это вовсе не трудно. (Заметим, что тогда Шлыковой было семьдесят, а может, и больше. — Л.Т.)Ее учителем был знаменитый Ле-Пик. Когда ко мне приходил учитель танцев Огюст Пуаро, она вспоминала с ним деда Ле-Пика и всегда присутствовала при моем уроке. Когда же Огюст давал указания или сам показывал разные па, она внимательно и с видом полного понимания наблюдала за ним. Меня еще учили разным па вроде le pas grave, le pas de Ьоигтёе, и все эти названия ей были давно знакомы, как знаком был гавот и менуэт, которым меня учили. Не особенно было весело брать уроки танцев в одиночестве, но присутствие Татьяны Васильевны вознаграждало за все, и как теперь вижу ее перед собой в чепце, с табакеркою в руках, с веселой улыбкой на умном и добром лице...»

Между Таней и Парашей было пять лет разницы что очень существенно в юном возрасте. единственное, что для постороннего глаза объединяло их, так это быстрый успех на сцене.

Танюша так же, как и другие подающие надежды актрисыполучила «драгоценную» фамилию — Гранатова. Без особых усилий она заняла место первой танцовщицы шереметевского театра и уже не уступала его никому. Это было по праву и по справедливости. Увидев двенадцатилетнюю балерину на сцене, императрица Екатерина из всей труппы отметила именно Гранатову. Девочку вызвали в главную ложу, где государыня позволила ей поцеловать руку, при всех похвалила и подарила несколько червонцев.

...Целая вереница легендарных людей России прошла перед глазами крепостной балерины. Но тогда она их воспринимала просто как зрителей. Однажды Гранатова танцевала в Кускове перед «великолепным князем Таврическим». Восхищенный Потемкин подарил ей редкостный, очень дорогой платок. «Я была глупа и не сохранила этого платка», — рассказывала после Татьяна Васильевна.

Репертуар Гранатовой был очень обширным: она танцевалапервые роли почти во всех балетах, которые ставились у Шереметева. После роспуска театра прима-балерина значилась как«деушка при комнате П.И.Ковалевой». Но это было всего лишьформальностью. Многолетние, прошедшие не через одно испытания отношения — вот что определило исключительное местоподруги в истории Парашиной любви. Не только для Жемчуговой, но и для графа Татьяна Васильевна стала близким, незаменимым человеком. Доверял он ей беспредельно.

Достаточно сказать, что в Фонтанном доме ключ от графской сокровищницы находился у Татьяны Васильевны. Собираясь, скажем, во дворец, Шереметев просил ее принести нужныеему драгоценности.

Во всех значительных для Параши моментах ее подруга всегда была с нею рядом. И в трагический день ухода — тоже. Он на шесть десятилетий стал для Шлыковой днем светлой печали. Этот день, в сущности, переломил и ее собственную жизнь.

...Татьяна Васильевна, как и ее мать и братья, получила от графа «вечную отпускную». Она стала не только вольной, но и хорошо обеспеченной женщиной: Шереметев в качестве приданого дал ей очень крупную сумму — тридцать тысяч рублей. Так что и материально Шлыкова была независимой. Полная сил тридцатилетняя женщина вполне могла бы устроить свою судьбу. Но выбор уже был сделан: тревожное наследство Параши — ее трехнедельный сын связал ее по рукам и ногам.

Никогда она не попытается сбросить с себя эти путы. И вся ее жизнь, как само собой разумеющееся, будет принадлежать графу Дмитрию Шереметеву, а потом и его детям.

Татьяна Васильевна не относила себя к красавицам, но, разглядывая ее портрет, вспоминаешь слова одного кавалера из восемнадцатого века, понимавшего толк в женских прелестях: «Зачем ей быть красивой, если она так очаровательна!»

Любила ли она? Любили ли ее? Об этом Шлыкова никогда не рассказывала, и люди, знавшие ее десятилетиями, оставались на этот счет в неведении. «Многое из прошлого в жизни Татьяны Васильевны осталось навсегда тайною; о многом можно только догадываться».

Правда, было известно, что уже после смерти супругов Шереметевых Гранатовой делал предложение руки и сердца глава того самого Английского магазина, куда любил хаживать Николай Петрович, да и она сама заглядывала. Однако мистеру Плинке Татьяна Васильевна отказала, хоть и осталась с ним в дружеских отношениях. На этом в неведомой нам истории ее личной жизни была поставлена точка.

По смерти жены одним из первых рескриптов граф подчеркивал значение Татьяны Васильевны в доме, обязывая всех и вся относиться к ней с неизменным почтением, выполнять ее распоряжения и оберегать от беспокойств.

Шлыковой отвели апартаменты на первом этаже Фонтанного дома с правой стороны. Здесь она прожила до конца своих дней. Мы и сегодня можем заглянуть туда сквозь высокое окно, будто бросив взгляд ровно на два столетия назад.

...Порядок и чистота в комнатах Татьяны Васильевны поддерживались необыкновенные. Побывавшие в них вспоминали приятный легкий запах от чайных деревьев, которые росли у нее в кадках. Здесь стояли старомодные кресла, стулья в ряд, большое красного дерева трюмо, раздвижной шкаф. Все знали, что в нем Татьяна Васильевна хранит настойки, в том числе и любимую «березовку» — средство для притираний. «Но она не прочь была, — как писали, — и от внутренних приемов этой березовки».