Людмила Третьякова - Театр для крепостной актрисы

Однако читаешь о ней и думаешь: а ведь и верно, слишком много для удач и несчастий заложено в самом человеческом характере. И, не будь Татьяна Васильевна такой, какой описывает ее Шереметев, неизвестно, как бы все обернулось.

Ей, наверное, и в голову не приходило сетовать на свое одиночество. Многие ли женщины при мужьях и детях избавлены от него? Но ответная любовь, забота и признание возвращаются только к тем, кто сам щедр и, не рассчитывая на взаимность, тратит сердце на окружающих только потому, что по- другому не умеет.

Конечно, можно думать, что Татьяне Васильевне, которой Шереметевы, надо признать, создали прекрасные жизненные условия, было за .что благодарить их. Но нет, ее сердечность и такая редкостная черта, как желание услужить ближнему, распространялись на всех.

Однажды на именинном обеде Дмитрия Николаевича при большом сборе петербургской аристократии скромный учитель рисования Тихобразов, приставленный к наследнику Сереже, несколько перебрал и ни с того ни с сего пустился вприсядку. Гости были ошарашены, а граф явно смущен.

«Видит это Татьяна Васильевна, — вспоминал впоследствии Сережа, — и хочется ей выручить Тихобразова. Ей тогда было далеко за восемьдесят лет. Недолго думая, она встает, берет платок, просит сыграть «По улице мостовой» и идет навстречу Тихобразову, плавно и стройно выступая к общему восторгу и удивлению всех присутствующих. Тихобразов совсем растаял. «Ах ты, голубка моя», — произнес он взволнованным голосом и, когда она кончила, бросился целовать ее руки! Этого дня забыть невозможно», — добавляет Шереметев.

В Фонтанном доме, где давали кров многим людям, коротал свой век старый полковой врач Рейнгольд. Все, однако, остерегались его колючего характера, язвительности и постоянного брюзжания. Единственным человеком, кто подобрал ключи к нелюдимому бобылю, оказалась Татьяна Васильевна. Сердце старика было тронуто. Всякий раз, когда Шлыковой нездоровилось, он спешил на помощь и распекал ее за постную пищу: «Все Бога надуваете». На даче в Ульянке одно время их комнаты были рядом и разделялись тонкой деревянной перегородкой. По утрам суровый старикан будил соседку, громко распевая: «Чем тебя я огорчила!»

Татьяна Васильевна, как говорили, «за словом в карман не ходила». Раз в неделю ее давний приятель, придворный часовщик мистер Гейнам, приходил в Фонтанный дом заводить часы. Этим, конечно, дело не ограничивалось, и он, большой ценитель книг, любил потолковать о них с Татьяной Васильевной. Она же не упускала случая подшутить над ним и спрашивала как бы невзначай: «Что это часы сегодня неверны?» И тут же, как бы спохватившись, прибавляла: «А, понимаю, сегодня был часовщик».

С молодости обожая музыку, Татьяна Васильевна не переносила посредственных певцов-любителей. Однажды летом в Ульянке один из гостей Шереметевых вздумал порадовать слушателей очень популярным романсом «Скажите ей...».

Татьяна Васильевна слушала-слушала и прошептала на ухо соседу: «Нет, уж лучше ей не говорите».

Однако на все истинно талантливое у нее был абсолютный слух. Шереметевский дом, не перестававший служить пристанищем муз, давал ей незабываемые впечатления. Музыканты, художники, артистические знаменитости теперь уже первой половины XIX века — многие стали ее знакомыми. Она познакомилась с Василием Андреевичем Жуковским, любила слушать его баллады и на свой лад комментировала их. К поэту Ивану Ивановичу Козлову Шлыкова относилась с особой приязнью — и благодаря прелестным стихам, и не в последнюю очередь из- за его тяжелой участи слепца.

«Как оглянусь на прошлое да подумаю, сколько даром потрачено времени в неумении жить; как не дорожил я им... Жизнь — дар, жизнь — счастье, каждая минута могла быть веком счастья...» — так сетовал на себя один из великих людей,

не избежавший тех же ошибок, что и большинство простых смертных.

Крепостной актрисе Татьяне Васильевне было отпущено достаточно мудрости, чтобы поступать иначе. Ее-то никак не упрекнешь в «неумении жить». И самое главное — это ничего не имело общего ни с эгоизмом, ни с желанием отмежеваться от тяжелых сторон жизни.

Конечно, Шлыковой очень помогали сохраненное до преклонных лет хорошее здоровье и большая подвижность. Строгая балетная выучка, каждодневные репетиции, может быть и мучительные в юности, дают закалку на всю жизнь. Биографии большинства знаменитых балерин это подтверждают.

«Руки держать округлыми, ноги следуют пяти позициям» — незабываемые по сей день правила классического танца являются не только основой хорошей физической формы.

Экс -звезда шереметевского театра уже совсем старушкой все еще была легка на подъем. Ее видят в театрах, на званых вечерах, юбилеях, в съестных лавках, где она тщательно выбирала провизию, причем не без торга.

Неизменная и многолетняя подписчица «Санкт-Петербургских ведомостей», Татьяна Васильевна в курсе всего происходящего. Если она не попадает на премьеры, ей приносят афиши для внимательного изучения. Если появляется новый роман, он у нее на столике.

Страсть к разговорам о прошлом у пожилых людей иногда становится утомительной. Но ясный ум, осведомленность о событиях сегодняшнего дня в сочетании с колоссальным багажом воспоминаний делали «доброго гения Фонтанного дома» желанной собеседницей.

В гостиной графа Блудова, где с радостью принимали Татьяну Васильевну, считали, что никто из их знакомых не говорит таким ясным, правильным русским языком. Любила Шлыкова в гости ездить, любила и принимать гостей.

Двенадцатого января, в Татьянин день, ее комнаты были полны самого разного народа. Давался именинный обед. Татьяна Васильевна знала толк в стряпне, обожала угощать. Со вкусом и жила, имела много чего «любимого». Была, к примеру, страстная охотница до грибов. До самых преклонных лет ходила по лесам, окружавшим Ульянку, хорошо знала, где что растет, и возвращалась не иначе как с полной корзиной, радостная и торжествующая. В доме знали, что собирает Татьяна Васильевна грибы по-особому. Когда встречался ей гриб-красавец, она его сразу не срезала: остановится, полюбуется.

Бог знает, почему хватало ей времени и желания вникать в неприметные прелести жизни: не слышать, а слушать вечерний пересвист птиц, сбирающихся на покой, поговорить с поваром, чтобы приготовил ей особую гречневую кашу-«размазню», по- родительски радоваться, когда учителя хвалили маленького Сергея Дмитриевича за успехи.

Татьяна Васильевна никогда никому не говорила о клятве, данной любимой подруге, не оставлять сына. Но она выполнялась ею неукоснительно даже тогда, когда время, казалось, сняло с нее всякие обязательства: у сына Параши были уже взрослые сыновья. Теперь старушечья опека распространялась и на них. Сергей Дмитриевич вспоминал, что, если ему доводилось возвращаться в спящий дом глубокой ночью, не было случая, чтобы его не встретила бодрствующая Татьяна Васильевна: «Непременно дождется, перекрестит и тогда только ляжет спать. И это в последние годы, под девяносто лет».