Людмила Третьякова - Театр для крепостной актрисы

С бьющимся сердцем, ошеломленная чудесными картинами, которые открывались то справа, то слева, девочка шла на занятия, поминутно останавливаясь. Ноги буквально прирастали к земле: как пройти мимо диковинных цветов! И чуткая душа Параши улавливала их нежные голоса. Цветы у Шереметевых действительно заполоняли усадьбу. Кажется, им было мало земли, и они взобрались в громадные белые вазы, стоявшие на постаментах среди газонов, свисая оттуда пестрыми гирляндами, обвивали ажурные решетки и спинки изящных скамеек.

...Сегодняшнее Кусково невозможно назвать даже отдаленным эхом того торжественного великолепия природы, архитектуры, каждодневного труда сотен человеческих рук, каким увидела его Параша. Что ж, в этом ей повезло!

Прекрасное заразительно. Оно вызывает в человеческой душе живой отклик и прилив собственных творческих сил, какими бы скромными они ни были. И тогда хочется по-иному украсить собственное жилище, платье, клочок земли, научиться выращивать цветы, рисовать, петь. Вот почему обстановка Кускова, по благоухающим аллеям которого серым воробышком торопилась на занятия Параша, сама по себе была для нее благодатной школой.

...Как и всех девочек, «определенных к театру», Парашу учили хорошим манерам, танцам, дикции, иностранным языкам. Новенькая отличалась прилежностью. Помогали сосредоточенность и цепкая память.

К девочке приставили двух француженок — мадам Дюврии и мадам Шевалье. Очень скоро Параша настолько овладела французским языком, что ей разрешили брать книги из графской библиотеки. Читала она много, чем с самого начала отличалась от своих подруг.

Кузнецова дочка попала в хорошие руки. Ее воспитательницей была женщина умная и сердечная — Марфа Михайловна Долгорукая. Родственница графа Петра Борисовича, издавна жившая в его доме, она, сочувствуя театральным страстям Шереметевых, взяла на себя заботу о наиболее даровитых девочках.

С Парашей училась Анна Буянова, девочка постарше ее, обещавшая стать красавицей, с хорошим сопрано. В будущем, согласно установленной графом традиции давать «актеркам» фамилии по названию драгоценных камней, она будет зваться Изумрудовой. Соученица Параши, Арина Калмыкова, которой назначено быть танцовщицей, получила фамилию Яхонтова. В реестре сценических псевдонимов в театральных бумагах Шереметевых значится: «Деушка Прасковья Ковалев, она же Жемчугова».

Опытная Марфа Михайловна среди своих одаренных учениц быстро почувствовала в Параше задатки будущей «звезды». Неслучайно именно с ней соизволила Долгорукая запечатлеть себя на миниатюре, сохранившейся в Кускове. Рука крепостного мастера Андрея Черного, правда, не очень ловка, но маленький парный портрет может рассказать немало интересного. Особенно если учесть крайне скудные, несоразмерные блистательному таланту и вкладу в сценическое искусство, сведения о большой русской актрисе Жемчуговой.

...Фигура барыни-наставницы с умным приветливым лицом расположена хоть и на переднем плане, но так, чтобы не загородить маленькую ученицу. Мало того — кажется, что Марфа Михайловна сама повернулась таким образом, чтобы обратить внимание зрителя на Парашу.

Мы видим явно приодетую «к случаю», с гребешочком в коротких волосах воспитанницу. У нее смущенное, растерянное лицо. И смотрит девочка куда-то вбок, не решаясь встретиться взглядом с незнакомым мужчиной-художником.

Но как «со значением», с полуребяческой гордостью держит Параша свою гитару! Как бережно лежит ее рука, словно готовая взять аккорд, на струнах! Вот что самое главное для девочки, вот ее тайный восторг — музыка, власть которой она начинает ощущать!

Природа постаралась, но и люди не подвели: с Парашей, кроме наставницы Марфы Михайловны, занимались первоклассные, порой европейской известности педагоги. Той основательности, с которой шлифовали ее талант, сегодняшние студенты театральных вузов могли бы позавидовать.

Игре на арфе — сложном, в те времена считавшемся более мужским, нежели женским инструменте — Парашу обучал знаменитый арфист Кордон. Итальянскому языку — синьор Торелли. Пению — сначала уроженцы Италии, мастера бельканто, затем одна из выдающихся русских певиц XVIII века Елизавета Семеновна Сандунова.

Драматическому искусству — девять лет! — Жемчугову обучала прима московской сцены Мария Степановна Синявская. Этой актрисой современники восторгались. «В ложах и партере видел я катящиеся слезы», — вспоминал Н.М.Карамзин. Считалось, что настоящим торжеством Синявской становились «роли, где господствовали страсти сильные, возвышенные...» Как, должно быть, это отвечало артистическому темпераменту Жемчуговой!

Первый раз Параша появилась на сцене 29 июня 1779 года. Комической оперой «Опыт дружбы» отмечали именины хозяина. Маленькой актрисе еще не исполнилось одиннадцати лет. Роль, правда, была крошечная — всего несколько реплик.

Но и этого хватило, чтобы заметить дебютантку. В 1781 году Параше поручили уже главную роль. Тринадцатилетняя артистка теперь играла героиню, спасающую возлюбленного от смертной казни. Откуда у девочки-подростка взялось понимание еще не испытанных порывов женской души? Наверное, для этого надо было родиться не только с артистическим талантом, но и с сердцем, какой-то тайной прихотью природы уже умудренным знанием: как жить, как поступать, как петь, как любить, чем жертвовать...

Но до чего же далека была эта тонкая материя от той жизни, что день за днем угрюмо и монотонно текла в избе кузнеца Ковалева. Ложились, когда садилось солнце. Вставали с зарей. Оставались усталость и тоска — у каждого своя. Кузнец, как значилось в донесениях управляющего, и на новом месте продолжал «зашибать».

Мир же ее матери, Варвары Борисовны, ограничивался бревенчатыми стенами и суетой перед печью. Так было заведено от века, и странной показалась бы возможность какой-то иной жизни. Но мысль, что она где-то существует, у Горбунихи все-таки появлялась, когда Параша возвращалась из усадьбы. У дочери было оживленное, радостное лицо — такой Варвара Борисовна в избе ее видела редко. Дочка становилась другой. «К добру ли это?» — думала мать.

Параше пошел тринадцатый год, когда в избе Ковалевых появились сваты. Родители дочь не неволили: пусть сама решает.

...Пекарь Егор Ушаков нет-нет да и заглядывал в избу Ковалевых. Когда один, когда с сыном. Был он их земляком, из ярославских краев. Вот молодому Ушакову и приглянулась дочь кузнеца — так приглянулась, что, здороваясь с нею, он краснел как рак, а белесые его ресницы мелко-мелко подрагивали...

Параша, когда узнала о сватовстве, не выказала ни удивления, ни интереса, ни смущения. Она уже принадлежала к другому миру. Хорошо ли, плохо ли будет ей там — неизвестно, но путь назад был заказан. Тем дело и кончилось...