Элли Мидвуд - Австриец

— Если он передумает и все же подпишет отставку, сразу же отвезите его в ближайший госпиталь, — я отдал приказ моим людям, которые должны были остаться и прикрыть наш отход.

— Так точно, штурмхауптфюрер! — ответили они в унисон, отдавая нам честь.

— Ни штурмхауптфюрера Кальтенбруннера, ни меня здесь не было. Худль, Хольцвебер и Планетта, вы тут главные. Худль, это ты его застрелил, — добавил Бруно, указывая на эсэсовца.

— Так точно!

Я последний раз оглянулся через плечо, и мы оба исчезли в ночи.

Новости о смерти Доллфусса и об аресте наших товарищей, которые остались вместо нас и с готовностью приняли на себя всю вину за произошедшее, настигли нас уже в Линце. Государственный переворот провалился, и смысла ехать в Германию уже не было. Австрийская армия заставила оставшихся эсэсовцев, что занимали канцелярию, сдаться добровольно, угрожая взорвать всё здание динамитом, если потребуется. На волне националистического восстания по всей стране все формации СС, которые были предупреждены заранее, попытались захватить власть в свои руки, но итальянский диктатор Муссолини спешно послал подкрепление в поддержку австрийской армии, и без помощи немцев австрийские СС оказались в меньшинстве и были обречены на провал.

Естественно, и фюрер, и рейхсфюрер Гиммлер умыли руки, полностью отрицая не только какую бы то ни было причастность к попытке переворота, но и саму осведомлённость о нем. Не то, чтобы я сильно этому удивился, так как Гиммлер ясно обозначил свою позицию при нашем последнем разговоре, но все же то, как они повернулись к нам спиной в то время как мы сражались за их же интересы, оставило крайне неприятный осадок. Я был более чем уверен, что если бы нам удалось одержать победу, они бы уже вовсю маршировали по стране, провозгласив себя новыми лидерами.

— Видишь, какие они на самом деле? — Я спросил Бруно с обидой в голосе, впервые рассерженный действиями моих командиров. И не просто командиров, но лидеров, за кого я поклялся жизнь отдать. Похоже было, что они-то такого делать не собирались, несмотря на все громкие слова фюрера. — Наши люди арестованы, а они и пальцем не пошевелили, чтобы помочь перевороту.

Мы сидели в небольшой таверне недалеко от вокзала, почти пустой из-за раннего часа. Мы решили остановиться чтобы позавтракать, а самое главное, промочить горло, потому как свой виски я допил ещё в первые полчаса как мы сели на поезд. Мои руки все ещё слегка дрожали, и я находился в крайне несвойственном мне нервном и возбужденном состоянии, с миллионом разных мыслей мелькающих у меня в голове. Я никак не мог понять, как Бруно мог быть настолько спокойным и мог беззаботно есть свой завтрак, как будто ничего и не случилось всего несколько часов назад. Я вот, например, и куска хлеба не мог в себя затолкать, и только пил пиво, которое он заказал для нас двоих, но, поскольку оно вовсе меня не успокаивало, я вскоре заказал бутылку коньяка.

— Не пей на голодный желудок, — спокойно заметил Бруно, после того как я опрокинул четвёртую стопку и снова наполнил стакан. — Тебе плохо станет.

— Я даже опьянеть не могу, — тихо отозвался я, пытаясь ровно дышать. Я залпом выпил новую стопку и запустил влажные ладони в волосы, хватаясь за голову и пытаясь понять, что такое со мной происходило.

«Я убил человека, вот что происходит, — наконец признал я жуткую правду, стараясь выбить огонь зажигалки неслушающимися пальцами. — Я убил человека. Человека. Я застрелил его, и теперь он мертв. Я — убийца».

— Можно, я возьму твой хлеб, если ты не будешь? — Бруно кивнул в сторону моей нетронутой тарелки, разрывая цепь моих страшных мыслей. Я пододвинул тарелку к нему.

— Можешь хоть все брать, — пробормотал я, поражаясь его аппетиту.

— Ты что, обижен на Гиммлера? — спросил он, намазывая хлеб, что я ему отдал, маслом и кладя сверху три куска сыра. Я же снова наполнил мою стопку отвратительной янтарной жидкостью. — Не понимаю, почему. Ты же наперёд знал, что он не станет нам помогать, несмотря на исход. Они, там в рейхе, не могут пока позволить себе рисковать своей позицией. Немецкая армия все ещё только формируется, они не могут пока начать полномасштабную войну, а к этому бы всё и пришло, учитывая союз Дуче с нашим правительством. Так чего ты теперь себя изводишь безо всякой на то причины?

— Это не из-за Гиммлера.

— Прекрати грызть ногти! Господи, да что с тобой такое творится сегодня?

— Я убил человека! — зашипел я на него, подавшись вперёд и чуть не хватая его за грудки. Мне безумно хотелось хорошенько встряхнуть его, чтобы он очнулся наконец от своего преспокойного состояния. Мне хотелось бить его по щекам, кулаком ему в голову вдолбить понимание последствий наших действий.

— Никого ты не убивал, — Бруно ответил после короткой паузы, даже бровью не поведя, и вилкой отрезал кусок сосиски. — Худль его убил. Тебя даже в Вене вчера не было. Ты был здесь, в Линце, со мной.

— Бруно, да послушай же ты! Худль и его люди арестованы. Их всех повесят за государственную измену, и это все на моей совести… — начал я, но Бруно тут же меня прервал.

— Нет, Эрнст, это ты послушай. Почему, ты думаешь, Гитлер и Гиммлер отрицают их осведомлённость о перевороте? Потому что они слишком важны, чтобы вмешиваться, слишком важны, чтобы рисковать своим положением и репутацией. Они нужны для высших целей, Эрнст, как и ты. Ты — лидер австрийских СС. Мы не имели права рисковать твоей жизнью, когда кто-то другой, менее значимый, мог отдать свою взамен, чтобы ты мог продолжить свою работу. Как же ты не понимаешь? Так всегда было, испокон веков, когда величайшие политики и главнокомандующие приносили в жертву тех, кого легко можно было заменить. А вот их — нельзя; им предначертан другой, славный путь, как и тебе. Ты должен быть благодарен, что кто-то был счастлив отдать за тебя свою жизнь. Они сделали это по доброй воле, Эрнст, их никто не принуждал. Они отдадут свои жизни ради великого будущего. Поэтому прекрати мучить себя из-за них, а тем более из-за какого-то ничтожества, по которому и так давно пуля плакала. Соберись.

Я кивнул несколько раз, только чтобы заставить его замолчать.

— Я пожалуй лучше пойду домой, — пробормотал я, подобрал свой портсигар и бросил деньги на стол. Он был одним из моих самых близких друзей, и тем не менее мне не терпелось убраться подальше от него. Мне было очень трудно просто понять все это. Всё, чего я хотел, это было забраться в мою кровать, натянуть одеяло на голову, и чтобы никто не трогал меня и не говорил со мной.

Бруно странно на меня посмотрел прежде чем встать и пожать мне руку, гораздо крепче, чем обычно, как если бы предупреждая меня о чем-то.

— Да, пожалуй, это хорошая идея. Ты сегодня сам не свой. Иди, отдохни, а я позже зайду, посмотрю, как ты.