Элли Мидвуд - Австриец

— Да нет же, вы ошибаетесь. — Он поспешил убедить меня в обратном. — Мне интересно всё, что вызывает у вас сильную реакцию. Крайне важно оговорить такие вещи, чтобы избавить себя от этих негативных эмоций.

— Я боюсь, я уже совершил эту ошибку, когда доверился одному человеку, доктор. Это не очень хорошо закончилось, — ответил я как можно вежливее, в то же время твёрдо обозначив, что я не хотел распространяться на данную тему.

Он не настаивал, как обычно.

— Ну что ж, полагаю, тогда это все на сегодня, — сказал он, вставая и собирая свои записи. — Я зайду через несколько дней. Дайте знать, если вдруг захотите об этом поговорить. И удачи с вашим слушанием. Я слышал, вас следующим вызывают.

Я кивнул и пожал ему руку, хотя и знал, что никогда больше не совершу такой ошибки — признаться кому-то в моих страшных тайнах. То, что случилось с отцом Вильгельмом после того, как я поверил ему свой самый большой секрет, все ещё перетягивало моё сердце болезненным шрамом. Я опустился обратно на кровать и погрузился в воспоминания.

Тот вечер был безумно жарким, удушливым даже, когда я вбежал в церковь, глотая воздух и ища спасения от жара, бушующего и снаружи, и у меня в душе. Я схватил женщину, что отчищала воск с алтаря, за руку, и начал умолять её найти и привести ко мне отца Вильгельма из его комнат. Как только она поспешно убежала, явно напуганная моим взволнованным состоянием, я сел на деревянную скамью в первом ряду, нервно дергая ногой и стараясь держать голову как можно ниже от огромного распятия, чьё подавляющее присутствие только добавляло ужаса моему потерянному разуму.

Не знаю, было ли это из-за влияния моего отца или же от моей собственной лени и высокомерия, но я совершенно забросил церковь и не посещал мессы уже в течение пятнадцати лет. Я всегда был благодарен отцу Вильгельму за неоценимую поддержку, что он оказал мне когда мой отец сражался на войне; однако, переезд в Грац на время учебы, а затем и адвокатская практика здесь, в Линце, моя политическая деятельность и, нужно признать, довольно беспорядочная личная жизнь не оставляла мне достаточно времени, чтобы посещать дом Божий. Когда пришла необходимость найти священника, который поженил бы нас с Лизель, мой выбор естественно пал на отца Вильгельма, который выказал искреннюю радость по поводу такого события, вернувшего ему наконец его блудного сына. Мы провели почти три часа за беседой в день, когда я пришёл спросить его о церемонии, а заодно обсудить всё произошедшее со мной за это время.

Отец Вильгельм, казалось, был разочарован в том, что я вступил в ряды СС, но тем не менее не дал своему разочарованию волю, как это сделал мой отец, и только спросил меня, нашёл ли я там чего искал. Я неловко пожал плечом, ухмыльнулся смущенно и сказал, что мне казалось, что нашёл. Я сказал, что мне очень нравился Гитлер, и спросил отца Вильгельма, что он думал по поводу всеобщего мнения, что фюрер был послан Германии высшим провидением, чтобы вести новый рейх к тысяче лет процветания. Отец Вильгельм впервые строго на меня посмотрел и спросил, верил ли я сам в это.

— Я, конечно же, не хотел оскорбить вас, сравнивая фюрера с Иисусом Христом, — поспешил заверить его я, не желая расстраивать моего старого друга. — Я только хотел сказать…

Я замолк, потерявшись в собственных словах, потому как понятия не имел, что именно я пытался выразить, повторяя слова, которые вбивали нам в головы наши лидеры, и почувствовал, как стыд начал румянить мне щёки от осознания того, каким жутким святотатством это прозвучало для священника.

— Эрнст, наш Господь, Иисус Христос, умер за наши грехи, — тихо, но твёрдо сказал он. — Адольф Гитлер же заставит всех умереть за его. Вот в чем вся разница, сын мой.

Милый, добрый отец Вильгельм, он тогда и понятия не имел, как же он был прав; и молодой, глупый и наивный я проигнорировал его слова в миллионный раз. Так как же так вышло, что я снова оказался здесь, в этой церкви, найдя наконец в себе силы поднять глаза на распятие из-под промокшей насквозь от струящегося по лицу пота чёлки, прятавшей мои виноватые глаза? На это у меня ответа не было. Одно только я знал: мне отчаянно нужно было рассказать ему всё, и молить его о прощении.

Я не слышал его шагов, когда он приблизился ко мне, одетый в обычный чёрный костюм, с одним только тонким белым воротником дающим знать о его избранном пути.

— Эрнст? — позвал он меня мягким голосом и сел рядом, заметив моё крайне нервное состояние. — Что тебя сюда привело сегодня, сынок? Что-то случилось?

Я взглянул в его светящиеся добротой глаза, наблюдающие за мной с искренним беспокойством, набрал полную грудь воздуха и начал говорить в отрывочных, вымученных фразах обо всем, что произошло с того момента, как я переступил через порог кабинета австрийского канцлера и закончив тем, как мы с Бруно бежали, обрекая оставшиеся СС на верную смерть. Он слушал меня не прерывая, и только когда я закончил свой рассказ и спрятал мокрое лицо в руках, он положил свою тёплую ладонь мне на плечо, успокаивая, сжал его легонько и повернул к себе, заставив меня таким образом взглянуть ему в лицо.

Я едва смог найти в себе силы, чтобы выдержать его взгляд, и только пробормотал какие-то бесполезные слова, прося его прощения, в ответ на что он только печально покачал своей совершенно седой головой.

— Не меня ты должен просить о прощении, Эрнст. Господа нашего. Он милостив к каждой заблудшей душе. Пусть твой грех один из страшнейших, Он все равно укажет тебе путь к свету из той тёмной клетки, в которую ты сам себя запер, если ты только выкажешь достаточно силы, чтобы понять всю серьёзность содеянного и пойти навстречу Его свету. Ты должен полностью изменить свою жизнь, Эрнст. Ты должен держаться как можно дальше от всех этих людей, потому что это они затаскивают тебя с собой в бездну. Я знал тебя, когда ты был ещё совсем ребёнком, и я знаю, что это не ты — то, чем ты стал.

— Да, да, вы правы, конечно же, — я с готовностью согласился. — Я бы никогда…

— Я знаю, что ты на такое никогда не был способен. Потому-то меня и пугает ещё сильнее тот факт, что ты это сделал. Почему, Эрнст?

— Это все мой гнев и тщеславие, Отец. Я, похоже, не в силах их контролировать. Я хотел ему отомстить, но в то же время я не хотел физически ему навредить. Я только хотел ущемить его гордость и унизить его, как он унизил меня. Я никогда и помыслить не мог, что я способен… Нет, как же такое могло произойти? Я просто не верю… Отец, я попаду в ад?

— Ты не так всё это понимаешь, мальчик мой. Ты страшишься наказания, в то время как всё, что тебе нужно, так это сконцентрироваться на спасении своей души от совершения подобной ошибки в будущем. Не потому, что ты попадёшь в ад, но потому что ад всегда будет жить в тебе, если ты этого не сделаешь.