Уильям Эйнсворт - Джон Лоу. Игрок в тени короны

Постепенное развитие Системы, приведшее публику в лихорадочное состояние, сделало улицу Кенкампуа более цветущей, чем когда-либо. Там можно было видеть, как знатные, высокопоставленные лица попросту смешивались с самыми грубыми игроками. Знать не колебалась разменивать на бумаги свои великолепные имения, иные продавали государственные облигации, а дамы приносили свои бриллианты. Странное неистовство, возбуждающее алчность крупных дельцов, заставило паи подниматься с поражающей быстротой. Способ ведения дел походил на морской отлив и прилив. Бой часов в конторе искусного банкира Павильона вызывал повышение паёв: это его служащие и конторщики шли в толпу и в различные конторы, покупая паи за любую цену. Толпа, всегда готовая следовать за общим течением, поступала таким же образом, вызывая тревогу у тех, которые продали раньше, а теперь, присоединившись к общей массе, спешили накупить паёв снова. Устроители же этой хитрости, выполнив свою задачу, тем временем исчезали. Два часа спустя, при свистке из конторы Флёри, соучастницы этой хитрости, выступали другие лица и расходились во все стороны, подобно первым, предлагая продать за какую угодно цену, пока паи не падали так же быстро, как подымались. Это был отлив. Оба движения сопровождались шумным гулом толпы, что напоминало шум волн, гонимых ветром».

Сходки на улице Кенкампуа составлялись не из одних парижан. Каждая провинция Франции имела здесь многочисленных представителей: гасконцы [89] Гасконь — область на юго-западе Франции, получившая своё название от древних обитателей басков или басконов, которые впоследствии были оттеснены вглубь Пиренеев. Жители этой страны обладают многими своеобразными странными обычаями, часто интересными пережитками прошлой эпохи. Тип гасконца вошёл в пословицу. Это самолюбивый хвастунишка неспособный говорить правду без преувеличения, но вместе с тем простой добрый малый, порой остроумный. Он не склонен к наукам и культуре, скорее это прирождённый солдат. С ним хорошо можно побеседовать по душам, выпить по-товарищески. заметно преобладали и, благодаря своему неспокойному нраву, были самыми шумными и горячими игроками. Приток иностранцев в Париж был столь велик, что все гостиницы были переполнены. И сотни новых лиц ежедневно прибывали из различных мест страны. Все дилижансы, идущие от Марселя, Лиона, Экса, Бордо, Страсбурга и Брюсселя, были разобраны за два месяца вперёд, билеты на места в них продавались по двойной и тройной цене. Когда Система находилась в расцвете, было высчитано, что в Париже собралось полмиллиона приезжих, и большинство их в ту или иную пору дня стекалось на улицу Кенкампуа. Конторы снимались немцами, швейцарцами, итальянцами, голландцами, англичанами, фламандцами или приезжими из Лангедока, Прованса. Дофине, Нормандии и Лотарингии, вряд ли хоть одна принадлежала парижанину. Так как толпа состояла из людей разных стран, то говорили на всех языках: голландском, немецком, английском, испанском, итальянском. Это место являлось в полном смысле Вавилоном. Много перемен произошло на улице Кенкампуа со времени нашего рассказа, но она до сих пор отчасти сохраняет свой живописный вид. На некоторых старых домах можно заметить железные балконы, каменные статуи и тяжеловесные дубовые двери, обитые гвоздями с широкими головками, с железными скрепами. Всё это существовало во времена Лоу. У самой улицы Медведей стоит странный старый дом, словно на страже — это бывшая резиденция банкира Туртона. В царствование Луи-Филиппа [90] Здесь имеется в виду французский король Луи-Филипп, правивший с 1830 г. по 1848 г. улица Кенкампуа была разделена пополам улицей Рамбюто. При устройстве Османом [91] Осман — префект Парижа при Наполеоне III. Он родился в 1809 г. прошёл консерваторию, а затем стал адвокатом. При Луи-Филиппе поступил на службу в полицию и в 1848 г. был уже подпрефектом. Февральская революция лишила его места, которое он занял лишь при Наполеоне. Выказанная им ловкость и умение, снискали ему перевод в Париж на должность сеннского префекта. Осман выказал большую энергию и заботливость в украшении столицы. Благодаря ему Париж стал красивым и здоровым городом. широкого и великолепного Севастопольского бульвара было снесено много тёмных и кривых переулков в этой части города, но улицу Кенкампуа пощадили. Она доныне служит узлом значительной торговли, но вместо банкиров, биржевых маклеров и нотариусов доброго старого времени, её нынешними обитателями являются кожевники, кондитеры, аптекари, виноторговцы и продавцы каучука.

Лоу стал кумиром толпы. Простой народ считал его сверхъестественным существом. Послания и прошения лились на него дождём. Ему оказывались всевозможные почести. Его имя произносили рядом с именем молодого короля, и когда академия наук избрала его своим членом, он при вступлении в неё был встречен возгласами: «Да здравствует король и монсеньор Лоу!» Всё, что только было замечательного в Париже, ездило к нему на поклон. В его приёмных теснилось больше народу, чем в Пале-Рояле. Леди Катерина Лоу выслушивала самые льстивые похвалы: если б она была королевой, то не могла бы получать знаков большого уважения, чем те, которые оказывали ей самые знатные дамы. Герцогини и маркизы, приближаясь к ней, приветствовали её глубоким поклоном и целовали руку. Те же знатные лица оказывали самое лестное внимание и Кэти Лоу — хотя она ещё не достигла брачного возраста, от вельмож поступило несколько предложений. На роскошном балу, устроенном для неё отцом, присутствовало высшее избранное общество, первым прибыль папский нунций, который приветствовал её как королеву праздника и поцеловал её в лоб.

Способ, которым добивались свидания с Джоном Лоу, походил на преследование. Весьма высокопоставленные дамы проводили дни и ночи в его приёмных, ожидая, когда откроются заветные двери. Его швейцар, мажордом Тьерри, нередко получал по 1000 крон за то, чтобы передать письмо своему хозяину и вдвое больше — за допуск к нему написавшего лично. Лоу по-прежнему занимал отель на Вандомской площади, но очень украсил его. У него были теперь роскошное собрание картин и большая галерея скульптурных произведений. Комнат в доме было много, и все они были обставлены с царственной пышностью. Часть своего громадного капитала он затратил на покупку обширных дворянских имений, и уже приобрёл их 14. Вдовствующая принцесса Конде уступила ему герцогство Меркер за 870 000 ливров и 100 000 лихвы. За маркизат Эфья он дал 2 300 000, за графство Танкарвиль и баронство Гальбоск — 650 000 ливров наличными и 7410 ежегодной ренты. Кроме этих имений, он приобрёл княжеские владения Германд в Бри, Руасси (обошлось ему в миллион), Сен-Жермен (ещё миллион!), Домфрон, Ла-Марш и Линьи. Услышав, что Новьон, президент а Мортье [92] Мортье — род шапки, которую некогда носили византийские императоры в Равенне. Затем такого рода шапка перешла к французским юристам. Когда короли покинули парижский дворец, и он сделался местом собрания парламента, они передали мортье и некоторые другие украшения президенту парламента. От президента парламента мортье перешла к президенту Судебной палаты. Она служит до сих пор знаком президентской власти. Мортье — остаток рыцарского одеяния. Её делали из кружев и парчи, перевитой золотыми шнурками. Президент а Мортье здесь председатель Судебной палаты. , хочет продать прекрасное имение, Лоу посетил его и сказал: