Янко Веселинович - Гайдук Станко

Все, кто был здесь, осенили себя крестным знамением. Лицо священника вдруг преобразилось.

— Братья! — воскликнул он, поцеловав ружье. — Сердце говорит мне, что бог с нами! С оружием в руках, братья мои, защитим мы наше юное племя. С оружием в руках, братья, защитим честь и святость домашнего очага, свои семьи. С оружием в руках погибнем или победим! Вперед!

И священник молодецким шагом направился к двери.

— Вперед, сын мой! — обратился он к Станко, когда все вышли из дому. — Веди нас!

Станко чувствовал себя сильным и могучим, способным вести жестокий бой. Он снял шапку и сказал:

— Отче, благослови меня!

— И божье и мое благословение, слезы убитых горем родителей и всех скорбящих да вдохновят тебя на великое дело!

Станко приложился к его руке, надел шапку и крикнул голосом, полным силы и надежды:

— За мной!..

Отряд уже ждал их на Жураве. Тут собрались те, кто отделился от атамана Сречко, а также крестьяне из окрестных сел: Совляка, Богатича, Кленя, Али-агиного Салаша и Банова Поля. В отряде, насчитывавшем более пятидесяти человек, были и молодые и старые. Все встали, когда подошел Станко с черноомутцами.

Станко поцеловался с товарищами. Глаза у них горели, лица светились гордостью и волей к победе.

Станко испытывал необычайный душевный подъем. Наметанным глазом окинул он все подходящие для засады места.

Он распоряжался так четко и уверенно, точно давно уже обдумал план операции. Старики только диву давались. Отец Милое повернулся к Алексе:

— Вот это ловушка: будь их даже тысяча, ни один не уйдет!

Алекса плакал от радости. Он в тысячный раз благословлял сына, из-за которого столько перестрадал.

— А где Верблюд? — спросил Станко Ногича.

— Бог его знает!

— С птицами беседует, — пошутил Заврзан. — Готов поклясться, что он придет не с пустыми руками.

Станко распределял обязанности. Сам он занял самое опасное место. С ним были Ногич, Суреп, Заврзан, Йован и Йовица. У них твердая рука и верный глаз. Они бьют без промаха.

Шум постепенно стихал.

Наконец наступила гробовая тишина. Все замерли в ожидании врага.

Слышался только шелест листвы, говор Журавы да жужжание пчел. Солнце начинало припекать.

На дороге показался человек.

— Верблюд! — крикнули все разом.

— Где атаман?

Станко вышел из засады.

— Идут! — сказал Верблюд. — Лазарь их ведет.

Сердце Станко радостно забилось.

— Внимание! — крикнул он. И Верблюду: — Спрячься.

— За меня не беспокойся, — ответил тот и скрылся в чаще.

Наступила зловещая тишина. Ветер трепал длинную траву.

Вдруг загудела земля… Это идет войско. Уже слышно цоканье копыт. Войско все приближается.

На дороге показались турки.

— Ибро! — с дрожью в голосе воскликнул Йовица.

Турки шли беззаботно, не подозревая, что здесь им уготовлена ловушка. Вот они поравнялись с центральными постами.

И вдруг будто разверзлась земля. Первый залп поразил турок, точно гром среди ясного неба. Они остановились как вкопанные.

— За ножи! — крикнул Станко.

И кусты ожили. Турки в растерянности застыли на месте. Повстанцы сбрасывали их с коней и резали, как ягнят…

Станко проник в самую гущу и разил турок направо и налево.

В мгновение ока дорога стала похожа на бойню. Лес огласился стоном и воплями.

Все кончилось так быстро, что казалось, не прошло и минуты с начала боя.

Когда турки опомнились, было уже поздно. Перескакивая через трупы своих соплеменников, бросились они врассыпную. Но повстанцы настигали их пулями.

Станко осмотрелся вокруг, кого-то ища. Йован и Йовица стояли в обнимку и смеялись. На ноже у них красовалась голова Ибро.

— Атаман! — сказал Йован.

— Лазарь убежал? — спросил Станко.

— Да.

— Все равно не скроется от меня! — Губы у него дрожали. — Побратим! Суреп! Заврзан! За мной!..

— А мы? — спросили хором Йован и Йовица.

— Нас и так хватает.

— Доброй дружине лишний боец не помеха! — крикнул Йовица.

— Тогда идите!

Подошел отец Милое:

— Куда это ты собрался? А нас на кого покидаешь?

— С вами останутся Ногич и Катич. Я еще не сделал свое дело. Поднимайте людей на борьбу.

— А ты? Ты не с нами?

— Я мститель. Клятва жжет мою душу! А сердце горит жаждой мести!

Гайдуки отделились от повстанцев и подошли к Станко:

— Мы хотим с тобой!

— Ладно. Катич! Веди эту армию. Найди протоиерея Смилянича, газду Стояна из Ночая и поднимайте народ. Если понадобится помощь, скажите Верблюду: он нас разыщет. А теперь до свидания!

Небо затянули набежавшие с запада тучи, поэтому ночь спускалась быстрее обычного.

Там и сям сверкали молнии; погромыхивало, собиралась гроза.

Иван нервничал. В сотый раз выбегал он на дорогу и прислушивался; даже ухо к земле прикладывал — не слышится ли стук копыт? Но было по-прежнему тихо.

Он вернулся домой и стал вымещать кипевшую в нем злобу на домашних.

Однако это не успокоило его. Он вышел в сад и полным ненависти взглядом воззрился на дом Алексы.

— Погоди, придет твой час, старый негодник! — шипел Иван сквозь зубы. — Этой же ночью взовьется над твоей крышей красный петух… Все сгорите, как мыши. Если кто выскочит на улицу, то ружье загонит его в огонь. А на заре разыщу и гнездо гайдуцкое!

Между тем наступила уже ночь, а Лазаря все нет.

Ивана взял страх. Что могло с ним случиться? Может быть, турки отложили поход до завтра и он заночевал в Шабаце? Но почему он остался там, почему никого не прислал к нему?

А вдруг он встретил утром Станко и тот убил его?

Сердце Ивана разрывалось на части. Беспокойство за Лазаря вмиг вытеснило все другие заботы.

— Ох, только не это! — простонал он и бросился прочь со двора.

Началась гроза. Молнии, словно горящие жгуты, прорезали черное небо, в лесу гремели громовые раскаты. Иван опять затрепетал от страха. Разбушевавшаяся стихия казалась ему дурным знаком.

С непокрытой головой бродил он вокруг дома, прислушиваясь к каждому шороху. Но нигде не было ни души.

«Сам я во всем виноват. Старый дурак! Зачем послал ребенка по такому делу? Самому надо было ехать, а его оставить дома. Хотел повелевать! Зачем-де делать самому, когда можно свалить на другого… И вот тебе! Лей теперь слезы…»

Хлынул дождь. Крупные капли падали на его седую голову.

Иван вошел в дом.

Домашние молча стояли у очага. Даже не взглянув на них, он сел на свое место.

Дом будто вымер — так было тихо. Слышались только удары грома да перестук дождевых капель по деревянной крыше.

На улице бушевала непогода — казалось, началось светопреставление.