Пётр Чигринов - Под тремя коронами

Но паны литовские требовали, чтобы король был погребен в Вильно. Поляки согласились только тогда, когда наместник смоленский Станислав Кишка, заслонив собою выход из комнаты, развел руками и сказал:

— Так знайте, панство из Короны Польской, что когда мы все будем провожать тело короля в Краков, Глинский воспользуется этим и захватит Вильно со своими русскими.

Король польский и великий князь литовский Александр был похоронен в склепе, в костеле святого Станислава в Вильно.

Брак Елены и Александра, заключенный по политическому расчету, оказался во многом счастливым, несмотря на все препятствия и происки со стороны католической церкви, польских и литовских панов, родственников Александра. Ни многочисленные враги, ни свекровь не могли найти повод к злословию по поводу семейной жизни великокняжеской четы. Наоборот, современники говорили о согласной жизни супругов, видя в том заслугу Елены. Но в последние годы их совместной жизни сердцем Елена слышала непривычно-странное в его отношении к ней, в словах, изумлявших и даже огорчавших ее. Иногда в них была не такая интонация, которую ей хотелось слышать. Ей казалось, что он говорил и поступал по отношению к ней как-то слишком легко, без любви и даже без уважения. Огорчало, что он не догадывался, сколько тяжелых мыслей, сомнений и подозрений сеял он в ее душе.

На отношение Москвы к Литве смерть Александра существенно не повлияла. И бояре, и в свое время Иоанн втайне надеялись, что со смертью бездетного Александра появится возможность соединения Литовской Руси с Московскою. Преемник Иоанна Василий разделял эти надежды. Еще будучи наследником, в разговоре с дьяком Саблиным он услышал от него интересные, запавшие в душу рассуждения. Дьяк говорил:

— Россия и Литва не могут примириться ни волей монархов, ни божьей волей… Это может случиться, если они составят одну державу. До этих пор Провидением предначертано нам убивать друг друга, споря о древних и новых границах. Это будет продолжаться столетиями, — говорил дьяк. — Повинуясь же общему государю, в духе братства они сделались бы сильным властелином полуночной Европы.

В Вильно ускоренным порядком поскакали гонцы с двумя письмами. В одном из них Василий просил Елену убедить виленского епископа, всю раду, панов и земских людей, чтобы они пожелали иметь его, Василия, своим государем, что опасаться за свою веру им не придется: московский государь ее ни в чем не порушит, что все как было при короле Александре, так и останется. Он, московский государь, будет всячески жаловать Литовскую Русь.

К епископу виленскому князю Войтеху Табору, пану Николаю Радзивиллу и ко всей раде Василий писал тоже самое: чтобы пожелали его на государство Литовское. Передавая утешительную грамоту вдове-королеве, дьяк Наумов должен был сказать Елене:

— Мой государь Василий Иоаннович, кроме того, велел сказать тебе тайно, что ты можешь прославить себя великим делом-соединением Литвы, Польши и России, ежели убедишь панов избрать его в короли. При этом брат напоминает тебе, что разная вера не может служить препятствием, что он готов дать клятву покровительствовать римскому закону, и что для народа он сделает больше добра, чем государь единоверный.

Выслушав все это, Елена ответила быстро и кратко, что Александр назначил своим преемником брата Сигизмунда. В этом ответе московский посол почувствовал не только нежелание обсуждать эту проблему, но раздражение великой княгини.

И Сигизмунд не заставил себя ждать. Узнав об агонии брата, он отбыл из Силезии, где от имени Владислава управлял двумя небольшими княжествами и 19 августа, в день смерди Александра, был уже в Мазовии. С одобрения других панов Глинский послал гонца к Сигизмунду, приглашая его прибыть в Вильно.

Глинский, зная, что Сигизмунду уже наговорили на него всяческой неправды, первым, в сопровождении отряда из 700 всадников, выехал к нему навстречу. Он произнес убедительную речь, в которой очищал себя от всякого подозрения в посягательстве на великокняжеский престол. В конце князь заверил Сигизмунда:

— Я готов служить тебе, будущему королю и великому князю, также преданно, как служил твоему брату.

Сойдя с коня, Сигизмунд подошел к Глинскому, ласково справился о здоровье и поблагодарил за изъявление верности.

Прибыв 10 сентября в столицу, Сигизмунд был торжественно встречен литовскими и русскими людьми и занял великокняжеский престол. Это был брюнет тридцати девяти лет от роду, среднего роста, полный собою, весьма крепкого сложения. Черные глаза его, несколько прищуренные, как бы проникали внутрь. Говорил он голосом низким и негромким. Похоже, это был человек крепкой воли и сильной души. В его движениях не было заметно ни надменной важности, ни ветреной торопливости, но видна была какая-то неподдельная строгость. Во всех чертах его проглядывался глубокий ум. Свежесть лица высказывала крепкое здоровье и свидетельствовала, что молодость не была изнеженной, а последующая жизнь отличалась трезвостью и умеренностью. В минуты волнения весь облик его становился прекрасным. Он не искал любовных приключений, но и не избегал их. Брал то, что оказывалось под рукой. Ни одна женщина при этом не влияла на его поступки и поведение государя, не отвлекала от важных мыслей, не нарушала его планы.

О себе он говорил:

— У меня уж такой, если хотите, странный характер: если я вдамся во что-нибудь, то вдамся всей душой и до тех пор не отстану, пока не достигну своей цели, хотя бы пришлось идти наперекор судьбе…

Литовские паны поспешили признать Сигизмунда великим князем литовским и 20 октября 1506 г. короновали его в Вильно. На престол взошел человек с большим жизненным опытом. Он хорошо разбирался в экономике, умел прибегать к необходимым мерам, никогда не оставлял государственных дел ради развлечений, а роскошь сочетал с гигиеной: каждую неделю купался и менял белье, чем вызвал удивление в виленском высшем обществе. К тому же он неплохо ориентировался в человеческих качествах, умел находить способных и преданных помощников.

В специальном привилее новый великий князь подтвердил права дворян-шляхты. Отдельной статьей гарантировался суверенитет Великого княжества с обещанием ничем не унижать раду панов, если придется управлять и другим государством. В сейм стал избираться более широкий круг шляхты. К государственному управлению привлекалась как литовская, так и западнорусская элита общества. Сигизмунд не допускал никаких дискриминационных мер по отношению к православным. Должности в западнорусских землях неукоснительно замещались местными людьми. К большой радости Елены, был наконец-то отменен запрет на строительство православных церквей.