Нелли Савенкова - Самоборец

— Ты, что ль, Аверьян? — осведомился тот и, не дожидаясь ответа, пошагал прочь, бросив на ходу: — Ступай за мною.

Вышли на крыльцо. Холоп вывернул из кованого держака факел, спустился по ступеням, молча прошел вдоль бревенчатой стены и остановился у низкой двери. Откинув подпиравший ее кол, детина кивнул головой:

— Влазь…

Аверьян шагнул в темноту, пахнувшую сыростью и гнилью. Следом втиснулся холоп, осветил смоляным светочем каморку: две лавки вдоль стен да икона в углу — и весь наряд. Меж бревен такой же кованый, как везде, светец. Провожатый, пошарив под лавкой, вставил в него лучину и запалил ее. Подлил из стоявшего на лавке жбана воду в корытце под светцом, чтобы нечаянный уголек не наделал пожару, скучливо посмотрел по сторонам, снял паутину в углу. Пробурчал в бороду:

— Харчиться станешь в поварне, покуда князь чего иного не прикажет. Колода с водою на дворе. Мимо кобеля не ходи: враз портки порвет, он у нас злой…

— Тебя как звать-то, ворчун? — приветливо спросил Аверьян.

— Петрухой кличут, — безучастно сообщил холоп, выходя.

Оставшись один, Аверьян достал из-за пазухи краюху хлеба, пожевал ее, глотнул воды из жбана, после скинул сапоги и растянулся на лавке, задумчиво глядя на огонек лучины, пока она не сгорела. В темноте он вздохнул и, сомкнув веки, привычно мысленно вызвал милый образ Ульяны. С тем и уснул.

Еще затемно наместник приказал разбудить слуг, велел им помыться, сменить исподнее да обрядиться по-праздничному. Из кладовой-повалуши принесли лучшее платье, надеваемое редко, по самым знатным случаям. Ныне как раз такой случай: князь Ковер собирался к государю, и слуги должны господину соответствовать. Оглаживаясь да прихорашиваясь, они долго примеряли ворох рубах с вышитыми воротами, камчатные кафтаны с богатыми кушаками, шапки с куньей опушкой. Аверьяну поднесли пожалованный наместником лазоревый кафтан из мягкого аксамита. Впервые оделся он столь богато, невольно хотелось выпятить грудь да подбочениться.

Наместник залюбовался слугами:

— Соколы! То и мне в честь — вас, эдаких молодцов, подле себя иметь.

Сам Ковер был одет с подобающей случаю пышностью: поверх рубахи, ворот и края которой были расшиты золотом и шелками и унизаны жемчугом, тонкий суконный кафтан; на кафтан накинута ферязь с длинными, суженными к запястью рукавами, с золотыми пуговицами-кляпышами; а поверх ферязи шуба до земли багряно-желтого зорбафу, парчи тяжелой, иноземной, на собольих пупках; из-под шубы выглядывали сапоги — красные, сафьянные, с длинными острыми носками, на высоких каблуках с железными подковками. На обритую голову князя, на круглую шапочку-тафью, скрыв ее, водрузили бархатную мурмолку, собольи отвороты ее спереди пристегнули огромными жемчужными пуговицами.

Князь осмотрел себя в зеркале, довольно хмыкнул. «Как же он на коня-то взлезет?» — с сочувствием подумал Аверьян, принимая завернутых в парчовую пелену соболей. Такой же тюк получил Федор, ревниво косясь на соперника, ставшего неотразимым в богатом платье: и тут обошел его Аверьян! На самом тиуне, неказистом от роду, и лучшие одежи сидели как на медведице сарафан.

— Пора! — князь Иван легко сбежал с крыльца и, к удивлению Аверьяна, ловко взобрался в седло. — С Богом!

Поначалу отправились в ближайшую церковь, отстояли обедню, от души возблагодарив создателя за бережение в пути, и поехали во дворец.

Лошадей оставили далеко у Кремля и пешими, по обычаю, вошли на государев двор через Гербовые ворота с башнею; на вершине той башни красовался герб, знак государства Московского — двуглавый орел, а на стенах — знаки земель, Москве подданных. Аверьян с любопытством огляделся: вот оно как в Кремле-то! Разновеликие и многоцветные дома теснились друг подле друга. Пестроту добавляли несходные крыши — двускатные, епанечные — четырехсторонние, шатровые, бочки с гребнями, маковицы, башенки — и множество резных украшений.

В государевом дворе и на лестницах толпились люди, кто с челобитными, кто с подарками княжичу. Все пришло в движение, когда разнесся слух, что великий князь с княгиней на крыльцо не выйдут, в палате принимать станут: воздух, мол, ныне сырой, боятся наследника застудить. Поколыхавшись недолго, все терпеливо стали ждать своего часа.

Дождавшись своей очереди, Иван Ковер шагнул в Приемную палату. Князь гордо выступал впереди, за ним слуги, Федор с Аверьяном, несли на вытянутых руках огромные тюки прикрытых парчою соболей. Аверьян косил глазом по сторонам: думные бояре с дворянами стояли кто в шубах, кто в нарядах попроще, иные так беднее его, Аверьяна, одеты. Знать, князь Ковер по московским-то меркам не из последних, коли своих слуг лучше людей родовитых вырядил.

Посреди палаты, на возвышении в несколько ступеней, на изукрашенном престоле, государь, с лицом, ровно у отрока юного, голым. Слыхал Аверьян, будто князь великий обрился, да не верил тому, а ныне сам увидал и поразился: никогда еще зрелый муж на Руси не отваживался лик оголить. Ну, на то он и государь, чтобы самому себе дозволять.

Подле супруга, малость пониже его, сидела великая княгиня — светла, как день! Ожерелье из золота, с каменьями самоцветными да жемчугами, охватив белую шею, тяжело легло на плечи. Озабочена чем-то государыня: брови хмурит. Сбоку замерли неподвижно боярыни с высокородным младенцем, его Аверьян не разглядел: мал шибко да в полотно по самый нос-пуговку завернут.

Великий князь ласково встретил своего наместника, милостиво принял подарки, велел подать ему соболя, подул, потрепал шкурку — хорош! Осведомился, как бытие в Перми, не тревожат ли сибирцы с ногайцами, нет ли в чем нужды. Вызнал, какой дорогой ехали, как мимо Казани шли, не учинили ли тамошние татары какой обиды, верны ли своей клятве. Князь Ковер обстоятельно, с поклонами, отвечал.

Государыня, в свой черед, любопытствовала: правда ли, будто белки в Пермской земле из туч валятся, а серебро само под ногами вырастает? А ночью, не врут ли, светло ровно днем? Долго беседовали великий князь и княгиня с Великопермским наместником, наконец отпустили его, велев назавтра явиться к обеду.

Донельзя довольный, князь Иван отбыл с государева двора. Усевшись на коня, он велел Федору заняться продажей товаров, оставшихся под охраной на стругах. Отправляясь в Москву, не забыл князь и своей выгоды — благо не имели права мытники досматривать государева наместника, — помимо подарков великому князю он тайно привез мягкую рухлядь: меха таежных зверей, лосиные кожи да рыбий зуб, сложным меновым путем попавший в Пермь Великую с Белого моря. Предстояло без лишнего шума найти покупателя, и уж в этом промысле не было Федору равных.

Отправив тиуна со слугами по торговым делам, наместник в сопровождении одного Аверьяна поехал к своему зятю, князю Михаилу Васильевичу Лыкову, благо дом его, окруженный садом, стоял недалеко от Кремля.