Нелли Савенкова - Самоборец

Улица влилась в торговую площадь. Аверьян, спешившись, повел коня в поводу. Сколько тут лавок: были б деньги — все можно купить! Нескончаемо тянулся ряд с красным товаром, где торговцы, ловко выставляя локти, отмеряли ими заморские ткани: аксамит да изорбаф персидские, сукно аглицкое… Рядом крашенинный да суконный ряды — для тех, кто попроще. За ними шли сапожный, шапочный, свечной, коробейный, житный, мучной, соляной и еще множество — сколь охватывал взор — рядов да полков. В Охотном торговали добычей и живностью, тут же стояли мясные скамьи, меж которыми носились голодные собаки, привлекаемые запахом крови и тухлятины.

Гвалт стоял невообразимый: кудахтали куры, визжали поросята, торговцы, перекрикивая друг друга, зазывали покупателей. Они божились, показывали товар лицом и запрашивали чуть ли не в десятеро больше. Громко споря, покупатели и продавцы в конце концов сходились в цене. Ремесленники — серебряники, медники, горшечники, скорняки — тоже имели свои ряды и предлагали каждый свой товар.

В пряничном, калачном да харчевом рядах толпились нищие в рванье, выпрашивали подаяние. По всей площади сновали торговцы квасом, разносили калачи и пироги лоточники. От сытного духа почуяв голод, Аверьян купил горячий калач и тут же съел его с квасом.

На небольшой площадке, где земля была сплошь покрыта слоем волос, цирюльники, водружая на голову желающего остричься горшок, ловко проходились ножницами по его краю — готово! Дольше возились с теми, кто хотел обриться налысо, но бороду берег — никто не желал следовать примеру государя и лишиться этого украшения настоящего мужчины.

Неподалеку от цирюльни потертый дьячок составлял челобитье вдове в белой кике на голове, промокавшей глаза концом убруса. Вдова то и дело шумно сморкалась, прижимая к пышной груди узелок с платой дьячку за работу.

Послышались близкие удары бубна, заиграла свирель: среди толпы лихо завыплясывали скоморохи, запели срамные частушки, в которых только припев был приличным. Окружавший народ хохотал и радостно подхватывал строчку припева:

— Эх, бей трепака! Не жалей каблука!

И такой теплотой повеяло на Аверьяна, словно в прошлое воротился. Оттаяла душа, захотелось самому вот этак-то в пляс пуститься… Эх, хорошо! Довольный, он отправился далее и выбрался к торговой бане. Решив попариться, чтобы ощутить всю полноту жизни, примотал повод к коновязи, дал малому, стоявшему рядом, полушку, чтобы покараулил жеребца, и вошел в душную полутьму.

Народу в бане было немного. Банщик начал было объяснять Аверьяну, что дрова сырые, плохо горят, посему еще свежо, а вот через часок баня прогреется и тогда… Аверьян отмахнулся от него, разделся и, не слушая дальнейших оправданий, заскочил в пустую парную. Почуял прохладу и поежился: да, парок-то слабоват… Взял ковшик, поплескал на враз зашипевшую каменку, забрался на измазанный сажей полок и растянулся в клубах пара, блаженно вдыхая горячий влажный дух и ожидая, когда проберет.

Незаметно для себя он задремал и поначалу не обратил внимания на проскользнувших в парную двух мужиков. Пробудился от шепота и поневоле прислушался.

— Сколь взяли?

— Да, почитай, все…

— Всю казну?

— Ну… сколь в подголовнике у казначея лежало, все в мешок и ссыпали.

— А с казначеем-то чего да с подьячими?

— Того… Всех порешили… Один убежать замыслил, да раны у его тяжелые — кровища так и хлестала… Недалече убег.

— Знать, все чисто?

— Ну-у…

— Чего — ну? Казну-то схоронили?

— Не… не успели… Тот, что побег, орал шибко, стражников разбудил. Оне за нами увязались.

— Это чего ж, от самого Нижнего?

— Ну… оттоле.

— Та-ак… И где ж она, казна?

— Тута…

— Ты чего, дурень, песье семя! Грабленое сюда, в баню, притащил?! Никак, и стражников за собою привел?!

— Тс-с! Ну… ты сам наставлял: как, мол, дело сладите… живо, мол, ко мне… в бане, мол, сыщете. Ну я и…

— Где она, казна? Ты ж голый весь…

— Там… под лавкою в мешке, я сверху свое барахлишко ветшалое кинул… Никто не позарится. Стражники, вишь, нас до самой Москвы пасли, они-то лошадей меняли — едва не нагнали, а тута, на торгу, нас и потеряли… И щас небось меж рядов ищут…

— А коли сюда нагрянут?..

— Не-е, в баню не пойдут, не смекнут… Я подбавлю парку? Чего-то знобит.

— Подбавь… А ежели смекнут, чего тогда? Банщик, поди, тя с мешком-то видал — донесет, покажет.

— А я отопруся: не мой, мол, мешок, чего в нем, не ведаю… Казна-то, слышь, богатая! Поглядим?

— Ну-ну, уймись, не егози! Мыться, что ль, пошли. Не ровен час, нагрянут-таки стражники, а мы грязные сидим. Заподозрят чего…

Аверьян лежал ни жив ни мертв, боясь пошевелиться и задыхаясь от жгучего пара. Едва разбойники вышли, он сполз с полка, отдышался, малость погодя приоткрыл дверь парной и осторожно выскользнул в мыльню. Подозрительно оглядев голых мужиков — кто из них шептался в парной? — решил, что те двое уже ушли, и, наскоро обмывшись, поторопился на воздух.

В банных сенях, одеваясь, Аверьян нечаянно смахнул на пол чужое тряпье. Нагнулся поднять и обнаружил под лавкой увесистый на вид мешок. Схватил его, не долго думая, и выскочил из бани. Зажав находку под мышкой, трясущимися руками отвязал коня и спешно поскакал на княжий двор, сбиваясь второпях с пути, больше угадывая его чутьем, чем точно зная, куда ехать. Всю дорогу ему казалось, что встречные мало не пальцами указывают на него, а следом кто-то гонится и вот-вот настигнет. Лишь когда добрался до Ковровского двора, въехал в него и затворил за собою тяжелые ворота, он перевел дух…

Сидевший на цепи кобель тревожно взлаял. Аверьян, не сторонясь его, прошел мимо в свою клетушку, сунул было мешок под лавку, в самый темный угол. Но тут его разобрало сомнение: а не стащил ли он пожитки какого-нибудь безобидного мужичка? То-то небось ищет, убивается бедолага. Чтобы разрешить сомнения, Аверьян вытащил мешок к свету единственного, шириной в венец, окошка, осторожно распутал веревку, заглянул внутрь и затаил дыхание: мешок был доверху наполнен серебряными денежками. Аверьян быстро закрутил мешковину, снова закинул добычу под лавку, сел и призадумался.

Сердце гулко билось, голова кружилась… Не слишком ли много в один день на него навалилось? И чего с сокровищем-то делать? Прибыль нежданная-негаданная!.. Бес дернул его стащить мешок, бес теперь и нашептывал: «Возьми казну, беги в Усолье за Ульяною, а там — куда глаза глядят. С этаким богатством нигде не пропадешь». Аверьян нагнулся, погладил мешок. Может, и впрямь бежать? Так вот разом судьбу поворотить, князем зажить?

— Тьфу ты! Лезет в голову чертовщина всякая! — Аверьян в сердцах пнул мешок. Тот глухо звякнул в ответ.

Неправедное добро, знать, счастья-то не принесет, как бы худа не случилось. А ну как сведают разбойники, кто у них добычу скрал?! Аверьян покрылся потом, перекрестился: оборони, Господи! Вернуть бы казну владельцу, да где его найдешь? Идти, нешто, стражников поискать, о которых те двое в бане шептались?.. Пустое. Наконец Аверьян решил все рассказать князю, чуть успокоился и, проверив, хорошо ли спрятан мешок, направился в дом. Поднимаясь по крыльцу, он, терзаясь заботой, не заметил тиуна, который притаился за резной опорой.