Нелли Савенкова - Самоборец

— Братец! Братец приехал! — сбежала с крыльца супруга Лыкова, княгиня Настасья, в простом домашнем опашне, в белом, низанном жемчугом убрусе, прикрывавшем волосы. С радостью бросилась на шею князю. — Здоров ли, братец? Легка ли дорога? Навовсе воротился аль на время? — и, не давая Ивану Андреевичу слово молвить, сообщила о своем супруге: — А Михайло Васильич мой чего-то загостился у басурман. Слыхал, поди, братец? Государь его с посольством в Крым отправил. А у государя — знаешь ли? — сын родился, так вся Москва праздновала!.. Ну входи-входи… Попотчую тебя. Ты мне про свое житье сказывать станешь, вечерок и скоротаем…

Мельком глянув на Аверьяна, Настасья Андреевна велела сенным девушкам накормить княжьего слугу и увела брата в дом. Девушки перешептывались, с любопытством рассматривая пригожего незнакомца. Едва только госпожа скрылась из виду, они бросились исполнять ее приказание, наперебой зазывая Аверьяна в поварню. Пока он ел, девицы теснились в дверях да хихикали. Неспешно жуя, гость равнодушно посматривал на них: ни одна вровень с его Ульяною не станет, хоть и одеты побогаче. Девиц кто-то позвал, и они с веселым гомоном убежали.

Насытившись, Аверьян вышел во двор, скучливо зевнул, подставил лицо неяркому солнышку, зажмурился и, забывшись, потерял счет времени. Он не услышал, как с крыльца спустились князь Ковер с сестрою, и лишь громкое: «Экой молодец!» — заставило Аверьяна очнуться. Открыл глаза и, увидев совсем близко перед собой лицо княгини, отпрянул: и прежде, когда хаживал со скоморохами, он никак не мог привыкнуть к обычаю знатных московских красавиц без меры белиться, румяниться да сурьмить брови. Чтобы скрыть смятение от испуга, Аверьян низко поклонился.

— Экой молодец! — восхищенно повторила княгиня. — Черноокой, чернобровой! Не из татар ли?

— Что ты, Настасья! — возразил наместник. — Русский он, православный, Аверьяном звать. Мне незаменимый помощник, слуга верный.

— Так у русских, почитай, кровь вполовину татарская — быстрая да горячая, — стояла на своем Настасья.

Говоря с князем, она пристально разглядывала его слугу. Аверьяну стало не по себе от откровенно призывного взгляда васильковых глаз.

— Ну-ну, горячая… — не желая спорить с сестрой, примирительно молвил Ковер.

— Ты, братец, давеча толковал о подарках, кои для меня да мужа моего привез. Сказывал, будто недосуг тебе вручить их?..

— Верно, Настасья, меха собольи привез тебе дивные, да не ведаю, когда снова к вам выберусь. Назавтра обедаю у государя… После по службе к дьякам надобно да на торгу поглядеть мелочь всякую… Пожди малость, освобожусь… Чай, не к спеху соболя-то.

Аверьян подвел князю коня, придержал стремя. Отяжелевший от обильного угощения Ковер кое-как водрузился в седло.

— Ну, сестрица, прощай покуда…

— Ох, братец, так уж мне хочется поглядеть на подарки твои — мочи нету! Ну хоть глазком единым!.. — не отступала княгиня.

— Сказано: недосуг мне. Погоди…

— Чего годить-то? Ты, Ваня, слугу отправь, вот хоть его, — Настасья деланно безразлично кивнула в сторону Аверьяна. — Он и привезет. Чай, мимо не проедет?

— И то верно! — обрадовался князь. — Самому-то мне не подумалось. Аверьян — слуга честный, не уворует. Завтра и пришлю.

— Завтра… — эхом отозвалась княгиня.

Назавтра Аверьян с нехорошим предчувствием отправился выполнять волю князя: повез его сестре обещанные подарки. Поджидавший посланного слугу дворовый сообщил, что княгиня в саду и велела, как прибудут от Ковра, тотчас проводить к ней.

Следуя за дворовым в сад, Аверьян удивился: неужто такие заросли могут быть посереди Москвы? Чаща, да и только! Его проводник шел одному ему ведомой тропинкой. Боясь отстать, Аверьян прибавил шаг и неожиданно выскочил на полянку, где под яблонями с висевшими на них румяными плодами стояли качели.

На доске, спиной к нему, склонив голову, сидела княгиня. Девушки, которых Аверьян уже видел намедни, легонько ее раскачивали. Дворовый поклонился хозяйке, указал на остановившегося в отдалении наместничьего слугу. Настасья живо обернулась, приказала оставить их одних и, как только все исчезли, поманила Аверьяна к себе.

— Подойди, молодец, не робей, — ласково позвала она. — Покажи, что принес. Правду ли молвил братец, будто меха дивные?

Аверьян опустил на землю сверток, что был у него в руках, развязал его и расправил на полотнище соболиные шкурки. Настасья восхищенно замерла, выдохнув:

— Не соврал братец… — погладив мех рукой, поднесла шкурку к щеке, потерлась и зажмурилась счастливо, — и впрямь дивные!

Аверьян, отведя глаза, проговорил:

— Такие же князь государю в подарок снес.

— Государю? — засмеялась княгиня. — А и то, чем мы хуже государей?! — и, накинув на шею Аверьяна соболя, легко потянула к себе.

По спине Аверьяна пробежал холодок: близко-близко лицо княгини, ныне не накрашенное, да пуще прежнего алое. Обожгло жарким дыханием.

— Чем мы хуже?.. — отринулась от него Настасья и приказала: — Качай меня, молодец! Пуще!.. Пуще!.. Нет, постой… не желаю качаться… голова кругом… — она взяла Аверьяна за руку, заглянула ему в глаза. — Омут бездонный, омут черный… Манит утопиться в нем… Руки… сильные… горячие… Небось охватишь — не устоять пред тобою?.. А уста твои… сочные… сладкие…

Аверьян, забывший женскую ласку за год воздержания, не смог — и не хотел — противиться княгине. Плохо соображая, он повалил ее на мягкую траву, в опавшие листья, и уже не помнил себя…

— А волосы твои травою пахнут, горькой травою — полынью… — услышал Аверьян откуда-то издалека.

Настасья гладила его по голове, задумчиво накручивая на палец смоляные кудри. Он лежал, блаженно улыбаясь, глядя на облака, величаво плывущие в высоком небе, и не мог понять, на каком он свете да и наяву ли все произошло.

— Не уезжай с братом, останься, — попросила княгиня, — я с ним сговорюсь… Мужу моему служить станешь. Не уезжай, люб ты мне… Ох, как люб!.. Только глянула на тебя, а уже полюбила…

Ничего не сказал на такие слова изумленный Аверьян, поклонился молча да поспешно ушел. Вот Москва! Как здесь все скоро-то! Два дня, как приехал, а уж и государя повидал, и с княгинею слюбился. Ох, узнает князь Иван — не сносить головы! Но хороша княгиня! Хороша! Есть за что муку потерпеть…

Задумавшись, Аверьян ослабил повод и вольно пустил коня. Копыта мерно постукивали по деревянной мостовой — стесанным сверху, уложенным рядами бревнам — и не мешали предаваться мечтаниям. Но вот конь свернул на оживленную улицу, и замелькало, зарябило перед глазами. Где уж тут думать! Аверьяну не впервые бывать в Москве, захаживал в стольный град и прежде, со скоморохами. И каждый раз его поражали величина города — за день не объедешь — и множество людей. Конные да пешие снуют туда-сюда, и у каждого свое дело. Как они не устают в толчее этакой?