Нелли Савенкова - Самоборец

Оболенский, резко поворотив коня, крикнул своим:

— За мной! — и, лихо проскакав на виду у татар, скрылся в ближайшей роще. Воины устремились следом.

Сафа-Гирей, наблюдавший скачки издалека, забеспокоился. Он решил, что это передовой отряд русичей и что за ним вот-вот появится великий князь со всеми полками. Опасаясь большого сражения, царевич приказал своим крымцам отступать в степь.

Так, в пять дней, окончилась война. Но нерадостна была скорая победа: крымцы увели с собой великое множество пленников, некогда людные рязанские села опустели, пашни быстро зарастали. Одичавшие собаки бегали по пепелищам.

После изгнания крымцев на Руси наступил покой. Заскучав, великий князь задумал потешиться осенней охотой и выехал с семьей в сопровождении небольшой свиты в Волок Ламский. Погода стояла сухая и теплая, путь был недалекий, ничто не предвещало беды. Василий Иванович при выезде не придал значения небольшому прыщу на сгибе левого колена, однако через некоторое время, пока ехал верхом, почувствовал сильную боль. Он ворочался в седле, морщась от всякого неосторожного движения, пытаясь получше пристроить ногу. Все попытки оказались тщетны: боль не утихала.

В Волоке Ламском великий князь немного расходился, стараясь забыть о недуге. Дьяк Шигона устроил пир в честь государя. Василий Иванович, по-прежнему мучимый хворью, сидел во главе стола. После, претерпевая боль, государь сходил в мыльню и снова пировал. Так прошло несколько дней, в течение которых великий князь совсем извелся, но на просьбы супруги и слуг прилечь отвечал отказом. Более того: послал гонца с приглашением поохотиться к брату своему, Андрею Старицкому. Скрывая от брата болезнь, государь лихо вскочил на коня, однако в седле усидеть уже не смог. Еле сдерживая стоны, Василий Иванович вынужден был наконец улечься в постель.

Немедленно послали в Москву за лекарями. Все вокруг засуетились, шепотом сообщали друг другу о нездоровье великого князя, страдальчески вздыхали, но помочь ничем не могли. Наконец прибыли лекари Николай Люев с Феофилом, одновременно с ними подоспел дядя великой княгини Михаил Глинский. Он силой вывел племянницу, не желавшую покидать супруга.

Лекари долго осматривали Василия Ивановича, переговаривались и, обнадежив больного, будто смогут излечить его, взялись за дело. Один из них велел принести муку и мед, смешал их и приложил к болячке. Подождали день — облегчения не наступило. Настал черед другого лекаря. Тот прикладывал печеный лук. Нога великого князя меж тем опухла, появился нарыв, пошел гной — с каждым днем все больше и больше. Две седмицы лекари пытались выходить государя, но тому делалось все хуже. Скоро он перестал есть, жалуясь на тяжесть в груди.

Видя свое плачевное состояние и решив распорядиться на случай смерти, Василий Иванович призвал к себе дьяков, велел затворить дверь и шепотом приказал:

— Отправляйтесь в Москву, привезите грамоты духовные — и мою, и отца моего, и деда. Да поезжайте скрытно, никому не сказывайтесь — ни великой княгине, ни братьям моим… На Москве, ежели станут вас пытать, зачем-де приехали, не открывайтесь! Ни митрополит, ни бояре знать не должны… С грамотами немедля ворочайтесь сюда. Боюсь, недолго мне осталось…

Обещая исполнить все в точности, в душе жалея и оплакивая государя, дьяки поклонились и отправились в путь. Тайна великого князя была сохранена: никто не знал истинной цели их поездки, никто не ведал, что доставили они государю.

Еле дождавшись возвращения дьяков, Василий Иванович, превозмогая боль, просмотрел привезенные ими духовные грамоты. Одну из них протянул дьяку Путятину.

— Сию бумагу, Григорий, сожги немедля… То моя духовная, писанная еще до свадьбы с Еленой, ее никто видеть не должен.

Не успел Путятин принять грамоту, как в ту же минуту в государев покой стремительно вошел его брат, князь Юрий Дмитровский. Вид у него был недовольный. Дьяк спешно спрятал свиток за пазуху. Дмитровский, ничего не заметив, склонился перед постелью великого князя, но не попросил — разгневанно потребовал:

— Дозволь, государь, слово молвить!

— Дозволяю… сказывай, брат.

Дмитровский выпрямился, оглядел великого князя. Понял, что недолго тому осталось, и оттого сильнее забеспокоился. Тревожился князь Юрий, как бы своего часа не упустить: надобно неотлучно возле хворого быть да исподволь уговорить Василия Ивановича оставить его опекуном при малолетнем наследнике — как старшого из братьев. Кабы иные рядом не вились…

Юрий с укором проговорил:

— Вот ты, Василий Иванович, братом меня величаешь, а сам чужих близишь, своих отталкиваешь!

— Чужие-то порою вернее своих, — глухо ответил государь. — Сказывай, брат, полнее, чем недоволен?

— Почто ты, брат, меня от себя прочь гонишь, в удел отправляешь? Горько мне это… Я приехал, прослышав про хворь твою, с участием, с состраданием. А слуги твои велят мне тотчас прочь отправляться: мол, твоя воля на то. Дозволь, брат, с тобою остаться, дождаться исцеления!..

Василий Иванович с сомнением посмотрел на Юрия: вправду ли того желает иль о своем печется? Взор мечется, ускользает — не споймать. Нет, не верит ему государь: Юрий сызмала нравом крут, хитер да жаден. Неужто устоит перед соблазном на государство стать? Чай, не выздоровления его дожидаться поблизости задумал, а кончины, да чтоб самому при том часе присутствовать и своего не прозевать.

— Незачем тебе тут быть, — решил Василий Иванович. — Андрей останется, хватит и одного брата.

— Не веришь ты мне, — укорил Дмитровский, — опасаешься… Ну да Бог тебе судья.

— Он нам всем судья, Юрий… Ступай.

— Что ж, прощай, государь, — поклонившись, князь так же быстро, как появился, вышел.

В наступившей тишине дьяк Путятин молча показал государю свиток и вопрошающе глянул на свечу. Василий Иванович утвердительно кивнул. Дьяк исполнил повеление: духовная сгорела, как и не было.

С каждым днем состояние великого князя ухудшалось. Не надеясь уже на выздоровление, он приказал везти себя в Москву, для чего в каптане — большой карете — устроили мягкое ложе. Помолившись, потихоньку тронулись в путь. Бояре с дьяками верхами сопровождали каптану по бокам, понурые и встревоженные, каждый беспокоился о себе: сменится правитель — подлаживаться под нового придется. Угадать бы, кто станет, — загодя бы пред ним выказаться, слово нужное шепнуть, а нет — так распрощаться с местом, знатной службой. Осталось бы все как есть, да выздоровел бы государь на долгие годы. Даст ли того Господь? Что-то станется?..

Следом за каптаной Василия Ивановича ехала с детьми да няньками-мамками великая княгиня, погруженная в горькие думы. Знала Елена, что вдовы московских государей получали, по достоянию, опричный вдовий удел да удалялись от двора, как повелось издавна. Но не желала она хоронить себя в глухих стенах вдалеке от столицы, проводя дни в молениях да во сне до одури. Молода еще — жизни хочется, пиров, забав!