Нелли Савенкова - Самоборец

Скучал по своему дружку и мальчик-государь, беспрестанно теребя мамку Аграфену:

— Почто войско столь долго не возвращается? Неужто Литву не победили? Скоро ли воротятся? А ну как убьют его, Ивана-то, иль в полон возьмут?

Аграфена открещивалась от опасности и разъясняла великому князю: мол, не срок еще — его, государя Московского, войско всех врагов победить должно. А вот как разобьют супостатов, так домой и припожалуют. Иван ненадолго затихал, а потом снова и снова засыпал Аграфену вопросами: и когда его войско победит врагов; и где живут те враги да много ли их; и чего они едят да носят ли платье на теле и шапки на голове; а лики ихние похожи ли на русские; а молятся ли они перед сном?

И Елена, и сын ее с нетерпением ждали гонцов, друг за другом привозивших приятные вести: слава Богу, все живы-здоровы, противник не шибко и сопротивляется, а порою даже не показывается — так, мол, напуган. Оболенский сообщал: шли там-то и там-то, мало-мало до Вильны не добрались, но осаждать не стали, ибо город сей укреплен зело. Наконец пришло известие о том, что возвращаются полки да с немалою добычею. Так, не разбив литовцев, но достаточно настращав их, войско московское завершило поход.

После того литовцы еще дважды пытались захватить русские города, лежащие вблизи их границ, да воеводы городов тех не сдавали, либо устраивая пожары, либо смелыми вылазками разбивая осаждавших и вынуждая их отойти. В конце концов король Сигизмунд, видя тщету усилий своих, отправил посольство в Москву.

Вести переговоры Елена поручила боярам во главе с Михаилом Юрьевым. Начали обе стороны с взаимных обид, обвиняя друг друга в нарушении прошлого договора. Изрядно наспорившись, обговорили условия перемирия. Литовцы требовали возвращения им Смоленска, занятого еще войсками Василия Ивановича, от чего бояре наотрез отказались. Сигизмундовы посланцы, посовещавшись, пожелали вместо Смоленска получить какой-нибудь другой город. Бояре отправились с таковым известием к государю и правительнице.

Иван, загодя наученный матерью Еленой и Оболенским, ответ дал такой:

— Отец наш Смоленска Божией волею достиг да благословил нас — мы его держим и королю не уступим и никакой другой город свой не отдадим. А Смоленск — наша отчина из начала, от предков, пущай король ваш от него отступится!..

Выслушав ответ юного государя, послы Сигизмундовы посокрушались, но предложили-таки перемирие на пять лет.

По случаю успешного завершения переговоров во дворце был устроен веселый пир. В самый разгар застолья Оболенскому донесли, что прибыли иные послы — на сей раз тайное посольство из Казани. Князь спешно вышел, обеспокоенный: чего Казань замыслила? Она ныне опасна стала: там побили Еналея, посаженного Василием Ивановичем, и объявили царем давнего врага Москвы — крымского царевича Сафа-Гирея. Что за посольство от него прибыло и почему тайное?..

Уже на следующий день правительница с боярами, во главе с князем Оболенским, принимали казанцев в палате. Выслушав величальное приветствие, Елена, уже знавшая от князя о цели посольства, велела:

— Сказывайте, по какой надобности приехали? С добром ли, с миром ли?

— С миром, госпожа, с миром, — отвечали послы, — не хотим мы с Москвою в ссоре быть… Сафа-Гирей нам не надобен, прогнать его желаем. Да кто царем в Казани станет?

— Вы уж, чай, помыслили об том, — уклончиво отозвалась Елена. — Я-то чем могу пособить?

— Бьем тебе челом, правительница московская, о Шиг-Алее, его еще супруг твой покойный заключил на Белом озере. Его желаем на царство.

Елена взглянула на Оболенского, с которым загодя обсудила и этот вопрос, да сомневалась в верности татарина. Боярин едва заметно кивнул.

— А станет ли Шиг-Алей верным другом Москвы? — усомнилась Елена. Ей важно было услышать ответ послов. — Не изменит ли? Быть может, он злобу затаил за свое держание на Белом озере?

— За него ручаемся! — заверили казанцы.

— Мы подумаем о том, — пообещала Елена. — Назавтра ответ ждите. Ступайте.

Когда послы удалились, она обратилась к боярам:

— Ну, сказывайте, чего мыслите, мужи московские?

Бояре молчали, покачивая головой. Заманчиво было склонить Казань на свою сторону, да боязно: а ну как не станет Алей другом, как бы не ошибиться…

Оболенский, размышлявший над тем всю минувшую ночь, высказал свое суждение:

— Станет или нет Шиг-Алей неприятелем, про то еще неведомо. А Сафа-Гирей — враг знаемый. Так уж пусть Шиг-Алей будет царем Казанским. Мы его освободим, приветим, на царство посадим — за то он нам обяжется. Надобно за ним послать, Елена Васильевна, освободить его да на Москву доставить.

Бояре, убежденные такими словами, одобрительно зашумели.

— Ну, так тому и быть, — заключила великая княгиня. — Пошлите гонца на Белоозеро.

И вот уже радостный Шиг-Алей прибыл в Москву, пал ниц пред шестилетним государем, восседавшим на престоле в окружении бояр. Стоя на коленях, татарский царевич нарочито громко винился в гордыне, лукавстве да в злых умыслах супротив покойного Василия Ивановича и тут же поклялся в верности сыну его, нынешнему государю Московскому.

Выслушав покаянные речи, Иван повелел Шиг-Алею встать, подозвал к себе поздороваться по-доброму, усадил на лавку подле себя, оказав тем немалую честь, а после пожаловал гостя богатой шубой на соболях. Проделав все, чему научили его, малолетний государь задумался: правильно ли он все исполнил, не упустил ли чего? Поглядел на бояр — те одобрительно кивали головой. Иван успокоился, гордо вскинув подбородок. Он был смышленым учеником, будущий грозный царь.

— Не могу более! — выдохнул князь Ковер, рванув ворот камчатного кафтана: из горницы, откуда он вышел, даже через сени слышались громкие стоны, бабьи причитания да скорый шепот. — Три дня мается, сердешная… И не срок еще, не срок! — в ярости заскрипел зубами князь.

Аверьян хмуро молчал, жалея наместника. Вот ведь: богат да знатен, огромные земли в управлении, в Перми Великой он царь и бог, а бабе своей помочь не в силах. Того и гляди, помрет она.

— Попа позвать надобно, — Аверьян и не заметил, как вырвались у него такие слова.

Князь, мерявший ногами светлицу, застыл, резко оборотился и гневно сверкнул глазами.

— Попа?! Коли помрет Аннушка… — он не договорил, поперхнулся и ударил кулаком в стену, постоял, тяжело дыша, после бессильно опустился на лавку и удрученно махнул рукой. — Да там уж Гаврила, позвали его… Чего же делать-то? Помочь ей чем?.. Аверьян, мне ведь без Аннушки жизни нет. На старости лет сведал радость…

Не уберег… Такой цветок загубил… Ой! Тошно мне! — Ковер вскочил и опять зашагал из угла в угол.

Аверьян, решившись, попросил: