Нелли Савенкова - Самоборец

Он настороженно поглядел на жену, пожал плечами.

— Чего сказать тебе, Ульяна? Как в Соли Вычегодской жил да соль варил, как родных своих потерял? Продал я там варницы, на край земли подался. А край-то вот тут, в Усолье, случился. По вашим усольским мерилам я богат шибко, а по вычегодским — так в самый раз… Все! Нечего более сказывать…

— Ой, таишься, Никита! Нуда Бог с тобою… Не стану я пытать, коли говорить не желаешь.

— Для чего тебе, Ульяна, о моей прежней жизни знать? Ныне у нас с тобою одна судьба — о ней думай. И в поварне более не работай!

Никита отправился во двор. Рядом с Алешкой и Верочкой стояли теперь Сережка с Марьянкою. Мужики заканчивали свою работу: снег насквозь, до земли, был пропитан волчьей кровью. Никита завороженно уставился на алое дымящееся пятно, будто привидение углядел. Очнулся, лишь когда Данила подергал его за рукав.

— Слышь, что ль, хозяин? Привел я Пелагею-то.

— Какую Пелагею? — не понял Никита.

— Жену Ивана Босова, — махнул Данила рукой на крупную бабу, стоявшую рядом.

— А-а… стряпуха!..

Никита наскоро объяснил ей, что следует делать. Та согласно кивала головой, а после ушла в поварню и больше не высовывалась. Подождав, пока мужики свернут шкуры, велев Даниле прибрать двор, а детям идти побегать в другом месте, Никита направился с товарищами к Терентию-скорняку.

Через малое время уже всей ватагой, прихватив с собою и Терентия, шагали охотники в корчму, живо обсуждая подробности нынешнего промысла. Подойдя к приземистой корчме, мужики переглянулись. Во дворе никого не было, изнутри, не в обычай, не слышалось ни пьяных криков, ни шума.

— Чего-то тихо ныне у Семена, — удивился Никита и отворил скрипучую дверь.

В корчме, где обычно стоял несмолкаемый галдеж, где каждый говорил вволю и обо всем, на сей раз все слушали Фомку Безданного, принесшего неожиданную весть. Обрадованный всеобщим вниманием, а особливо подносимыми ему чарками, он вновь и вновь взахлеб принимался рассказывать о появлении Аверьяна, живого да холеного.

— А кафтан на ем эдакой… справный… сукна тонкого. А за поясом — нож… во-от такенной!.. Важный стал. Недосуг мне, сказывает, рассиживать тута у вас. Меня, мол, наместник ждет… И Акулину мою, стало быть, тоже наместник ждал. Он, вишь, за нею и приехал, Аверьян-то… Бабе наместничьей худо, сказывает.

— Ну?! — не верили мужики. — Чтобы за Акулиною да от самого наместника?

— А как же! — Фомка пьяно размахивал руками. — Она повитуха, каких и нет нигде!.. У баб своих спытайте, да и сами-то небось, как нужда, за нею прибегаете!..

— Не, Фома! Видать, Аверьян твою Акулину себе прихватил. Ежели то Аверьян был, а не черт, его обличье принявший… Увез он от тя бабу-то, Фома!

Громкий хохот потряс стены корчмы. В эту минуту в нее и вошли Никита с охотниками. Пробираясь к столу корчмаря, они никак не могли понять, отчего все сгрудились в одном месте, и немало удивились, увидев, что вниманием мужиков завладел Фомка Безданной.

Никита кивнул корчмарю, склонившемуся в полупоклоне.

— Чего туту вас, Семен? Ровно не в себе все…

— Вон Фома вести сказывает, — хитро усмехнулся корчмарь.

— Видно, добрые вести, коли веселье такое? Того и гляди, в пляс пойдут.

— Ну, кому добрые, а кому и не шибко по нраву придутся… — многозначительно округлил глаза корчмарь.

Никита вопросительно уставился на него.

— Сказывай, об чем речь?

— Аверьян — помнишь ли его? — жив-здоров оказался, будто наместнику служит. Намедни будто за Акулиною приезжал…

— Брешешь!.. — ударил кулаком в стол Никита, меняясь в лице.

— Коли Фома брешет, то и я брешу, а коли нет… Его самого и расспроси.

Никита, растолкав мужиков, протиснулся к Безданному, схватил его за плечо, потребовал:

— Слышь-ка, Фома, правду сказывай! Сызнова да толково…

Фомка, морщась от Никитовой хватки, освободил плечо и упреждающе поднял руку, собираясь с мыслями.

— Дык, раскудрит ее в туды… Намедни с Акулиною трапезничали. Вот… Лошади подъехали… Опосля мужик явился… «Не узнаете вы меня?» — спрашивает. Акулина… ты ж знаешь, она все ведает… Акулина поглядела на него да признала… ик-ик…

На Фомку напала неудержимая икота. Никита нетерпеливо тряс его за плечи, да так, что голова бедняги дергалась, будто тряпичная. Корчмарь поднес ковш браги.

Фомка выпил и, посмотрев на Никиту потусторонним взглядом, открыл было рот, но смог вымолвить лишь:

— А-а… а-а-а…

Никита еще раз тряхнул его, и Фомка заговорил:

— А-а… Об чем-то я?

Сидевшие вокруг загомонили:

— Мужик приехал…

— Признать просил…

— Акулина твоя чего-то молвила…

— А-а… Акулина признала его! Назвала Аверьяном. А он говорит: живой, мол… у наместника, мол, служу… Токо не уразумел я: то ли на конюшне, то ли в войске… — махнул рукой Фомка.

— А как он к наместнику-то попал, не сказывал? — осведомился Никита.

— Не-е, не сказывал… Торопился шибко… Баба, мол, у наместника помирает. Акулину забрал да уехал… Раскудрит его…

— Уехал, стало быть? — переспросил Никита. — Что ж, не хотел ли он сызнова явиться?

— Дык, Акулину-то мою возвернуть должон, — здраво заметил Фомка.

— Должон, — рассеянно кивнул Никита, задумавшись.

Так вот почему Ульяна сама не своя! Знать, видалась с ним? И когда успела? Чего он желает, Аверьян окаянный? Из ада возвернулся… Будь он трижды проклят! Детишки ведь у них… Не станет же Ульяна, разумная баба, к нему сызнова бегать. Да и куда? Хотя как знать?..

— А что, Фома, Аверьян не сказывал: не желает он в Усолье на житье вернуться?

Подумав, Фомка ответил:

— Не-е… про то не ведаю… Да на что ему в Усолье наше перебираться, когда он у самого наместника живет?..

— Ну-ну… Семен! — позвал Никита корчмаря. — Налей всем от меня. Опосля скажешь, сколь там станет.

— Сам-то, Никита Кузьмич, так и не выпьешь?

— Без хмельного голова кругом идет, — проворчал Никита. — Нет, ныне не стану пить. Домой мне надобно.

«Ступай, береги свою Ульяну-раскрасавицу! Не то, не ровен час, приедет вот эдак-то Аверьян да увезет ее с собою, — злорадно усмехнулся корчмарь, но, вспомнив свою толстую рябую Катерину, сплюнул с отвращением. — На мою-то никто не позарится… Сам бы отдал, да еще приплатил! Тьфу!»

Никита, не помня себя и не разбирая дороги, широко шагал к своему дому. Во дворе ему что-то сказал Данила, но он, не останавливаясь и не отвечая, взбежал по крыльцу. Рванул одну дверь, другую.

Ульяна только что вернулась с обедни и снимала нарядный плат. Исподлобья она поглядела на мужа, будто ветром внесенного, молча поправила повойник.

Никита, едва сдерживаясь, проговорил насколько мог спокойно:

— Гостя намедни встречала? Чем потчевала?.. Давно ждала… Дождалась? Ну и чего? Рада, что живой?..