Нелли Савенкова - Самоборец

Ульяна, не понимая, о чем говорит муж, удивленно спросила:

— Что с тобою, Никита? На тебе лица нет… Об ком сказываешь?

— Аль не ведаешь? Хорошо-о таишься… Умеешь! — он гневно сжал кулаки.

— Не ведаю, вот те крест! Об чем толкуешь?

— Сказывай мне, как на духу, Ульяна! Был Аверьян у тебя?

Она побледнела, всплеснула руками.

— Что ты, Никита! Нешто мертвые к живым дорогу ведают?.. Как он ко мне придет?.. Ты, знать, умом повредился?!

Никита, видя неподдельное изумление жены, малость поостыл, но еще раз недоверчиво спросил:

— Так чего, не было гостя? Никто не приезжал?

— Никита, тебя, видно, волк бешеный покусал? Иль в след заговоренный вступил? — не на шутку встревожилась Ульяна. — В толк не возьму, об чем твердишь?!

— Ладно, забудь про все… Так я… Нашло чего-то… устал. Пойду мыльню протоплю, помоюсь.

Ульяна, глядя вслед мужу, покачала головой:

— Забудь, сказывает… Как же забыть?! Ровно зверь, кинулся на меня… Про гостя какого-то молвил, Аверьяна — упокой, Господь, его душу — поминал. Не в себе Никита… как есть, не в себе… К Акулине надобно сходить, травки взять да отпоить его. Ровно околдовали мужика!..

Никита постоял в сенях, умеряя свою злость. Знать, и вправду не заезжал Аверьян и не ведает Ульяна, что живой он?.. Ну и ладно, ни к чему ей такие новости. А он-то хорош, на жену едва не с кулаками кинулся! Господи! Неужто все сызнова? И Ульяна как та, другая?.. Чего она давеча сказывала о богатстве его, о корнях? Нету корней — сам обрубил… Думал, былое быльем поросло. Ан нет! Сызнова злость звериная просыпается, в памяти кровь да ужас встают… Господи, не допусти!

Никита тяжело сошел с крыльца. Оглядел двор с кровавым пятном посередине, отвернулся. Перекрестился на видневшуюся из-за высокого забора главку с крестом — Софийскую церковь. Отчего не ладится у него в жизни? Мыслил ведь начать все заново, за тридевять земель бежал… Минувшее настигло его и тут.

Из глубин памяти всплыл ясный день. На душе вольготно, радостно: Никита воротился в Соль Вычегодскую из отлучки — ездил с соляным караваном в Устюг. В ликующем нетерпении устремился он домой, где ждала его молодая жена, и уже предвкушал, как обнимет ее, как развернет гостинцы…

Он спешно вбежал в сени, отворил дверь — да так и остолбенел: его старший брат, вдовый Иван, миловался с Ольгою, Никитиной женою. Никита отступил на шаг, мотнул головой, словно отгоняя наваждение. Ольга опрометью кинулась за печь, затаилась. Иван, спокойно глядя на брата, оправился, прошел мимо него, зачерпнул ковшом воду, шумно выпил, отер усы.

— Ты ж должон еще в пути быть…

— Мы раньше поспели, — завороженно прошептал Никита. — Ты, Иван, чего, а?

— Чего?.. — Иван криво усмехнулся. — Так… побаловались малость…

— А-а… побаловались?! — Никита с кулаками кинулся на брата, но, получив отпор, полетел на пол, больно ушибившись о лавку.

Он поднялся и опять полез к Ивану, да без толку. Снова и снова бросался Никита на брата, но сам уже еле держался на ногах, побитый да окровавленный. На беду, в углу он заметил топор, невесть для чего занесенный в избу, схватил его и двинулся на Ивана. Навсегда запомнил Никита широко раскрытые, полные ужаса глаза да треск проломленной головы…

С той минуты он вовсе обезумел. Выволок из-за печки упиравшуюся Ольгу… Она вопила нечеловеческим голосом, вырывалась, хотела было бежать во двор. Никита настиг жену и всадил топор ей в спину. Ольга обернулась, упала к его ногам. Долго глядел Никита, как стынет ее взор… После, удовлетворенный, отбросил ненужный топор, сел на лавку, проговорил хрипло:

— Вот теперича милуйтесь, сколь душе угодно…

Посидел, поднялся бесцельно, сделал шаг… Разум его помутился, и он в забытьи повалился на пол.

Очнулся Никита от осторожных прикосновений: кто-то заботливо отирал его голову мокрой тряпкой. По избе ходили люди, слышался гул голосов. Постепенно, будто всплывая из речной глубины, он стал различать слова:

— Ох, что делается!.. Всех порешили, изверги! И этого молодца мало не убили… Жалко их — жить бы да жить, только поженились!..

— И когда от разбойников спокой будет?!

— Живой?

— Дышит, сердешный…

Позднее Никита узнал, что нашли его соседи-солевары. Недоеная корова громко мычала, кур никто не загонял — заподозрили неладное. Пришли, а тут — вот оно какое дело. Соседи решили, будто разбойники залезли ограбить дом, а бывших в нем о ту пору Ивана с Ольгой убили. Да поживиться, видать, не успели: неожиданно воротился Никита. Знать, схватился он с разбойниками не на жизнь, а на смерть, добро свое отстоял, а жену да брата не смог.

Никита спорить не стал, подумав, что все к лучшему, но жить ни в той избе, ни в Соли Вычегодской больше не смог. Продал дом с хозяйством, варницы — свою да братову, барахлишко, забрал накопленное добро да подался куда подальше от Вычегды. Поначалу хотел в Устюге осесть, да встретил там мужичка одного: тот, сведав, что Никита солеварением промышлял, посоветовал ему в Усолье Камское пробираться. Там, мол, и рассолы побогаче, и солевары не шибко сильные, среди них запросто можно первым стать. Никита так и сделал — и не прогадал…

Сколько же лет минуло? Почитай, грядущей весной десять станет. В Усолье — почет да уважение ему, женился на первой красавице. Ульяна в его сердце да разуме Ольгу затмила… Детишки растут. Новая жизнь лучше прежней стала.

Давно Никита не вспоминал того душегубства, а ныне снова встало все перед глазами, ровно вчера случилось. Никак предупреждение ему: держи, мол, себя в узде.

Господи, смири! Не дай Ульяну загубить и ей не дозволь во грех впасть!.. Да полно, неужто у него рука поднимется на жену?! Любит Ульяну всем сердцем, без нее жизни уж не будет… С Ольгою его брат Иван сосватал, не больно-то у Никиты к ней сердце лежало. С Ульяною все по-другому: только представишь, будто нету ее, — душа сжимается, дыхание останавливается… Нет, никогда он Ульяну не тронет! А вот Аверьяна, ежели появится… Никита сильно втянул в себя воздух и пошел топить мыльню.

Ульяна, тревожно обдумывая беспричинную ярость мужа, размышляла:

— Нешто Марьяну спросить, дома ли Акулина, да тотчас и сходить…Травы возьму для Никитова спокою, заодно обо всем поведаю: она, чай, разберется?..

Ульяна спустилась в клеть, куда со двора незадолго до нее забежали дети. Они сидели кругом стола, заваленного хворостом, и забавлялись тем, что превращали его в животных, обламывая ненужные сучья и веточки. Они весело кричали наперебой:

— Вот свинка!.. Глядите!

— А вот — рога коровьи!

— А у меня конь!

— Чего же он о трех ногах-то?

— А у твоей свиньи рыльца нету!

— Марьяна, — позвала девочку Ульяна. — Матушка твоя дома ли? Никуда не сбиралась?