Нелли Савенкова - Самоборец

— Ну молодец! Учись, Сергий, то тебе пригодится. Прощай покуда, не скоро, да свидимся.

— Имя мое как сведал, дядька?

— Я все ведаю. Иль не веришь?

— Верю, на то ты колдун и есть. Прощай, дядька.

Простившись, старик пошел своей дорогой. Сережка поглядел ему вслед, но не заметил, как тот исчез, ровно растворился да с листвою смешался: только что был — и нету. Он даже глаза протер. Из-за куста выбрался Мишка.

— Об чем вы с ним говорили?

— Так, перемолвились…

— Ой, Сережка, и не боязно те?!

— Чего бояться? Старик как старик…

— Не скажи! Рукою поведет — окаменеешь… Иль дрему нагонит — уснешь навечно…

— Чего же не нагнал? — усмехнулся Сергей.

Мишка поморгал глазами, не зная, что сказать. Дружок щелкнул его по носу.

— Эх ты, тютя! Пошли!

У самых усольских ворот друзей обогнали всадники в добротных кафтанах. Мальцы не успели как следует их рассмотреть — отряд скрылся за острогом.

— Кого Бог принес? — озадаченно почесал в затылке Мишка.

— Щас сведаем. Бежим!

Они припустили бегом, взбивая босыми ногами дорожную пыль.

В Усолье что-то происходило. Из конца в конец ездили верховые, скликая народ: всех собирали на торг, полупустой в будний день. Торгующих было немного: утуши вепря стоял, опираясь о рогатину, Андрей Сыч; привез свой улов Иван-рыбник; в мясном ряду несколько человек продавали убоинку. Федор-сапожник, щурясь на солнце, вышел из своей дельной избы, притулился тут же. У обжорного ряда вились мухи, досаждая торговцам да редким покупателям.

Площадь быстро заполнялась усольцами, поспешившими на зов из варниц, кузниц, дворов. Стоял гул многих голосов, повсюду сновали мальчишки.

— Пироги с зайчатиной, с рыбой, с потрохами! Налетай, покуда горячие! — перекрикивая всех, заголосила Софья-вдова, обрадованная множеством народа.

Несколько человек устремились было к ней.

— Замолчь, Софья! Тихо, крещены души! Наместник государев князь Иван Андреич Ковер сказывать станет! Внемлите! — староста Степан Клест угодливо поклонился князю, вставшему на возвышении в окружении своих слуг.

Седой наместник, поджарый, в коротком — для верховой езды — кафтане, огладил бороду и оглядел притихших усольцев.

— Будьте здравы, крещены души! Ныне приехал я в слободу вашу по указу государеву. Великий князь Московский повелел в слободы да волости, в грады безнаместничьи посадить тиунов для вершения суда и расправы. Посему в Усолье ваше даю я тиуна моего верного, человека доброго — Аверьяна Новгородца, — наместник указал на стоявшего подле него хмурого слугу. — Да велю ему обычай блюсти, уставов да указов не нарушать, суд вершить по совести да велению государеву. Помогать ему в том должны мужи судные, коих вы сами поставите, — люди добрые, честные, некорыстные.

Усольцы начали переглядываться. Наместник продолжал:

— Велю вам препятствий тиуну моему не чинить да усердно помогать в деле казенном. Корму ему, по указу государеву, вполовину моего — наместничьего — на Рождество Христово, на Велик день да на Петров день. Он же не только судить на Усолье станет, а и сбором податей ведать, с вашим старостой вкупе. И с сего году, чего недодали, ему платите. Да сбирать ему с вас, чрез ваших выборных целовальников, судебное, убрусное, лесное да пятно — по старине. Жить он в Усолье будет, для чего ему избу надобно срубить. Ну да об том мы со старостой вашим Клестом порешим. Все, крещены души, я все сказал.

Не сразу пришли в себя усольцы, а как опомнились, возбужденно загомонили. Вон чего! Аверьян Приходец, их веселый сказочник да заводила, — тиун княжий. Чудеса! Живой, слава Богу, не соврал об том Фомка. Из толпы приветливо закричали:

— Здрав буди, Аверьян! Как мы об тебе тосковали!

Да отчего-то глядит хмуро, не улыбается тиун… Сняв шапку, низко поклонился он на три стороны.

— Ну, здравствуйте, усольцы… Не чаял я свидеться с вами, да Господь Бог сызнова меня к вам привел: волею князя над вами поставлен. Обещаю судить по правде, напраслину не наводить, зла не творить, не корыстоваться. Но и вы мне не препятствуйте, живите по совести, долгов не копите, подати в срок платите — и не станет меж нами вражды. О былом чего поминать? Того Аверьяна уж нету. Забудьте о нем! Упреждаю вас загодя: на свирельке играть да сказки сказывать не стану, другой я ныне. И коли неправду сведаю, не обессудьте, — накажу. Ныне я князю слуга, вам всем судья. Дружка своего во мне не ищите… Господь даст, ладно жить станем.

— Поживем — увидим! — прокричали из притихшей толпы.

Никита зло взбежал на крыльцо, широкими шагами вошел в светлицу. Тяжело дыша, шлепнулся на лавку возле Ульяны, штопавшей Сережкины портки. Она удивленно посмотрела на мужа: лицо багровое, ноздри раздуваются — знать, великая злость душит его.

— Чего стряслось, Никита? — встревоженно осведомилась жена.

— Чего?! Да уж стряслось! — он рванул ворот рубахи, хватил кулаком о лавку.

— Никита…

— Чего — Никита?! Дождалась-таки! Знамо, к тебе приехал!

— Кто приехал? — Ульяна выглянула в окно. — Нету никого…

— Али дурочка?.. Аверьян твой, друг сердешной, возвернулся. Бог, сказывает, привел. Волею князя, сказывает!..

— Как… возвернулся?.. — Ульяна побледнела, отложила шитье.

— Ну? — Никита выжидающе уставился на нее. — Щас побежишь али темноты дождешься?

— Да что ты молвишь, Никита!.. Мужняя я…

— Ой-ой-ой… Мужней-то оно сподручнее. А, Ульяна? Девкою была — грешила. А мужней-то — чего ж? Грех-то прикроется…

Ульяна вскинула голову, гневно глянула на него.

— Тебе, Никита, меня не в чем винить. Когда женился, ведал про то. Сам отступиться не желал. Нас с Аверьяном разлучил — на себя и ярись. Я с тех пор никого не привечала, не грешна!

— Не грешна, — передразнил Никита, зло поворотился и вышел в сени.

Ульяна ошеломленно обдумывала весть: Аверьян возвернулся, он тут, в Усолье, его можно увидеть!.. Не чаяла она, не ведала. Сколь уж лет минуло… Ульяна вдруг встрепенулась, достала из укладки глядельце, когда-то подаренное Аверьяном, с тревогою всмотрелась в него: лицо осунулось, румянца как и не было, взор усталый, тени под глазами, у рта пролегли горькие складки. Постарела… Не признает, поди, Аверьян, говорить не пожелает. Ох… Да оно и к лучшему, не искуситься бы. И отчего у нее такая злая судьба — разлучась с милым, с постылым жить? Все не в радость…

— Матушка! — вбежал запыхавшийся Сережка. — Я князя видал! На торгу.

— Какого князя? — не враз пришла в себя Ульяна.

— Ну, князя нашего… наместника, — переведя дух, пояснил сын.

— А-а, наместника… Ну и чего он, князь-то?

— Он на торг всех созвал, речь держал.

— Об чем речь?

— Об том, как судить всех станут. Он у нас в Усолье слугу своего оставит… как его?., ну… он судить будет…