Нелли Савенкова - Самоборец

— Не ведаешь, кто заместо тебя на Перми Великой сидеть будет?

— Не ведаю, в грамоте про то не сказано… Да уж будет кто ни-то, без наместника не останетесь. Я его дождусь… Да не печалься ты так, Аверьян! Еще не уехал я. Может, до весны останусь смену ждать!..

Тиун вздохнул:

— Не останешься, Иван Андреич. Чую я, спешит твой сменщик. Уважь, князь: как отъезжать станешь, меня позови из Усолья. Я мигом приеду, простимся по-доброму…

Ковер обещал и скоро сдержал слово. Прислал гонца с сообщением: мол, прибыл новый наместник и назавтра, даст Бог, князь отправится в дорогу. Аверьян поспешил в Чердынь. Упросилась с ним и жена его Анна проведать отца с матерью: так всей семьею и поехали. Простились с князем честь честью, троекратно облобызались, просили лиха не поминать да понадеялись на Божий промысел: а ну как сызнова сведет?

Наконец Ковер с домочадцами и многочисленными слугами отправился. Долго стоял Аверьян на высоком берегу, глядя вслед исчезающей в лесу веренице колымаг, телег да всадников.

— Прощай, князь. Знать, не свидимся более, — вздохнул тиун и побрел в дом тестя.

Теперь в Чердыни все казалось ему чужим: везде сновали неизвестные люди — слуги нового наместника. Он, новый-то, князь Петр Васильич Булгаков, супротив Ковра тяжел, неповоротлив да, по всему видать, шибко заносчив. Говорить с тиуном не захотел, кивнул высокомерно и велел в Усолье к его приезду готовиться. Скоро, мол, появится, про корма поговорит. Мал, знать, корм-то, по его мерилу? Ну, приедет — пущай сам с усольцами толкует. Они-то злобились на Аверьяна, что корма сбирал вполную, — как-то с новым наместником станет, не хуже ли?

Все, пора Аверьяну самому в Усолье возвращаться. Там теперь его дом родной, там ему жить. Жена, как заслышала про необходимость возвращения, расплакалась и упросила Аверьяна оставить их с сыном в родительском дому хоть на малое время. Страшно, мол, ей в Усолье, где чужое все.

— Оставь ты ее, — просил за дочь отец Гавриил. — Чай, скоро новый наместник тебя сюда призовет, тогда и заберешь Анну с Андрейком.

— Как знаете, — согласился Аверьян и отправился в Усолье один.

— Опять Данила воды не принес да сгинул куда-то, нечистая сила! — ругалась Иваниха, заглядывая в пустую бадейку. Вздохнув, она натянула кожушок, хотела было намотать на голову плат. Ульяна опередила:

— Погоди, Иваниха, сама схожу, — какая-то неведомая сила гнала ее ныне на улицу.

— Как же сама-то? — усомнилась стряпуха. — Никита Кузьмич осерчает.

— А он не сведает, — улыбнулась Ульяна и лукаво добавила: — Ежели ты промолчишь.

— Ну… иди с Богом… — растерянно согласилась Иваниха.

Ульяна, подхватив бадейки, устремилась к роднику. Быстрее, быстрее, ровно погонял кто, спустилась, запыхавшись, по тропке. Вода с веселым журчанием текла из-под сугроба: в подтаявшем снегу образовалось небольшое озерцо с обледенелыми краями. Ульяна напилась студеной воды, даже зубы заломило, умыла лицо. Щеки враз загорелись, на душе посвежело. Набрав полные бадейки, согнувшись под их тяжестью, Ульяна неспешно побрела в гору. Поднялась на укатанную дорогу, встала передохнуть.

Рядом приостановились богато украшенные сани. Ульяна обернулась: Аверьян, натягивая вожжи, сдерживал нетерпеливо переступавших лошадей.

— Здравствуй, Ульянушка.

— Аверьян! — улыбнулась она. — С добром ли возвернулся?

— С добром, Ульянушка. Ныне ты… будто светишься, — тиун восхищенно оглядывал ее. — Как когда-то… Помнишь ли?

— Не помню, — Ульяна, враз помрачнев, ухватила бадейки и попыталась пройти.

Аверьян, выскочив из саней, заступил ей путь. Вода плеснулась, оставив два пятна на снежной обочине.

— Постой! Неужто и перемолвиться не об чем? Не чужие вроде…

— Чужие, Аверьян… Чужие! Поезжай ты, Христа ради. Увидят!

— Эх, Ульяна! — хрипло выдохнул тиун, упал в сани да хлестнул лошадей.

Глядя ему вслед, Ульяна неслышно прошептала:

— Любый мой… Желанный…

— Об чем ты с тиуном толковала? — приблизилась Степанида с пустыми бадейками.

— Так, поздоровались…

— Ну-ну… Он, чего ж, от твово здравия этак сиганул?

— Ой, Стеша, ступай своею дорогою! — в сердцах воскликнула Ульяна и побрела домой.

Тяжко-тяжко ей стало, будто не воду несет, а пуд камней. По щекам слезы катятся, мокрые следы мороз обжигает… Умчался Аверьян, и в груди пусто сделалось, ровно сердце ее с собою забрал. Долго ль она крепиться сможет? Не дай Бог кинуться к нему при другой встрече!..

Минуло веселое Рождество. Усольцы разговелись да загуляли на Святках. Стоял легкий морозец, днем светило солнце, ночью выкатывалась полная луна. По слободе ходили ряженые в вывернутых мехом наружу шубах, в противных личинах, вымазанные сажей. Со всех сторон раздавались звон бубенцов, хохот, крики.

В один из таких праздных дней в Усолье прибыл новый наместник с немалой дружиной, остановился у сборной избы. Ребятишки, оказавшиеся неподалеку, подбежали ближе. Наместник, кряхтя, выбирался из возка.

— Глянь! Глянь-ка! — Мишка больно ткнул Сережку в бок. — Платье-то на нем шибко богато! Небось пуд золота али два? Так и горит, так и пышет!..

— Ну, «али два», — передразнил, отодвигаясь, Сережка, краем глаза ловя восхищение и на Марьянкином лице. — Золото! Эка невидаль! Вы на пузо-то его поглядите: вот уж и впрямь диво — что твоя бочка!

— Не, Сережка, — не согласился Ряха. — Пузо — что… А платье небось не хуже государева.

— «Не хуже»… Да ты государя-то видел? Он и ростом до неба, и глас его — что гром. А золота у него — сверху донизу, да самоцветов, чай, видимо-невидимо!

Мишка перечить не стал: Сережка-то поболее его ведает. Наместник, встреченный тиуном, скрылся в избе, а слуги его принялись распрягать лошадей.

— Видно, надолго, — предположил Сережка. — Нечего тут более разглядывать, пошли на речку! Там ныне иордань рубят.

Они побежали наперегонки под горку, валясь и кувыркаясь в снегу. Марьянка отстала, Сережка остановился, поджидая ее. Когда девочка поравнялась с ним, он протянул ей на ладони слипшиеся кусочки паренки.

— На, подсластись.

Дальше пошли вместе.

— Я, когда вырасту, к государю поеду, — вдруг сказал Сережка.

— Ну да?! — изумилась Марьянка. — На что?

— Поведаю ему об Усолье нашем. Он-то небось не знает, как мы живем.

Марьянка восторженно поглядела на дружка.

— И не забоишься? Государь, чай, далеко-о… Один поедешь?

— Ну да, один. Я ведь большой буду… А еще, Марьянка, я на тебе женюсь, — внезапным басом добавил Сережка.

Девочка беспечно отмахнулась и побежала вперед.

Вытерев рукавом сальный рот, наместник поднял голову.

— Ты, Аверьян, шибко крут с людьми, слыхал я, и душегубством не брезгуешь? — с любопытством воззрился он на тиуна.