Нелли Савенкова - Самоборец

Она поднялась с лавки, оттолкнув пытавшуюся удержать ее повитуху, распростерлась на полу перед божницей и со слезами принялась молиться, каясь в грехах и прося у Господа милости. Акулина, глядя на нее, горестно вздыхала, вытирала мокрые щеки. Не выдержав, опустилась на колени рядом с Ульяной.

Вскоре явился Никита с Алешкой на руках. Ульяна вцепилась в сына, пыталась дыханием отогреть его окоченевшие ладошки, целовала застывшее лицо, гладила слипшиеся волосенки.

— Алешенька… сынок… Проснись! Открой глазки-то… Алешенька, сынок… Что я наделала?! Прости ты меня, мать свою неразумную!.. Сжалься, Господь!..

Никита пытался утешить ее, привести в чувство, да тщетно. Он не понимал, о каком грехе твердит Ульяна, и заверял жену, что нету ее вины в смерти Алешкиной: Господь дает детей, он же и забирает. Надобно смириться…

Не смирилась Ульяна. Со временем боль ее утихла, но вся она будто застыла, осунулась, потемнела. О чем-то неотступно думая, бродила Ульяна по Усолью. Люди жалели ее, да не понимали: чего уж так-то убиваться? Чай, не первый Алешка потонул, каждый год кто-то в Усолке гибнет. Еще ведь в семье двое детей, их надобно ростить.

О детях Ульяна и заботилась: глядя на Сережку с Верочкой, страшилась их участи. А ну как Господь их тоже приберет?! От недостойной матери подалее… Господи! Твоя воля! Ее забери — не детей! Иль даруй ей прощение! Никогда более не помыслит она о греховном! Никогда!

Закончился пост, прошел Велик день, все поздравляли друг друга с воскрешением Христа, а Ульяна все ходила по Усолью будто безумная. Никому не удавалось привести ее в чувство: ни мужу, ни Акулине, ни Аверьяну. От тиуна Ульяна шарахалась, ровно от чумы, — пряталась за дворами, едва завидев его.

Лишь раз удалось Аверьяну приблизиться к ней. Ульяна обожгла его ненавистью:

— Чрез тебя все мои несчастья! Во грех меня ввел! За то Господь сына забрал. Не ходи ты за мною! Видеть тебя не желаю! Не ведаю, как грех замолить…

Церковь стала ее пристанищем: она хотела вымолить у Господа прощение. Вот уж в который раз Ульяна истово молилась в Софийской церкви, клала бессчетное множество поклонов, касаясь лбом студеного пола.

— Подай знак, Господь, чего ждать мне? Все приму… Укажи… — просила она.

На нее грозно взирали Вседержитель, Иисус Христос, Николай Угодник. Богородица словно с укоризной вопрошала: «Почто волю сердцу дала? Мужа не чтила… Детей не стыдилась…» Ульяне чудились голоса небожителей: «Баба не человек, душа у нее — что пшик…». Колени затекли, ног Ульяна вовсе не чуяла. В полузабытьи она вдруг наяву услышала:

— Молись не молись, не будет тебе прощения!

Вздрогнув, Ульяна подняла глаза на Вседержителя. Казалось, он гневно сдвинул брови и вот-вот метнет молнии. Со стоном повалилась она ничком и затихла…

Послышался шорох: из-за столпа показалась лукавая личина Семена-корчмаря. Он огляделся, прислушался и осторожно приблизился к Ульяне. Наклонился, пытаясь сведать, дышит ли она. Еле слышное дыхание указало, что Ульяна жива.

Семен погладил ее по голове, коснулся щеки: впервой он был рядом с ней, так близко. Чудо как хороша Ульяна! Уродится же этакая баба и достанется не ему: лучшие мужи разум теряют. Никита уж сколь лет живет с нею, а все очей не сводит. Аверьян забыть не может — вон какую власть взял, а с нею кроток да ласков.

— У-у, распутница! Прощения захотела! Замолить чаешь! Ну, лежи-лежи… — зло ступая на полную ногу, Семен вышел из церкви.

Очнувшись, Ульяна огляделась — она все еще в храме. Вспомнила слова Господа, посмотрела на Бога-отца. Полно, уж он ли молвил? Да, взгляд его, показалось, стал еще суровее, и Ульяна прочла в нем приговор себе. Тяжело вздохнув, она поднялась с колен и, понурив голову, поплелась к реке.

Усолка, широко разлившись, гудела от полой воды. На другой, низинной стороне река притопила варницы, подбиралась к амбарам. Мужики, пытаясь спасти соль, сновали туда-сюда. «Будто муравьи», — подумалось Ульяне. Она постояла в нерешительности на берегу, глядя, как споро бежит вода, несет всякий сор: ветки, прошлогодние листья, щепочки.

«На что я здесь? Чего делаю?.. Вода студеная, неласковая, да глубоко, знать, ныне-то… Боязно… А как же Алешенька?.. Зимою да под лед…» И почудилось ей в мутной воде лицо сына: он беззвучно шевелил бескровными губами, будто звал ее. Ульяна прошептала:

— Алешенька, сынок, иду к тебе… — подняла голову к небесам, перекрестилась. — Прости, Господи! — и кинулась в холодную воду.

Семен не враз отыскал Никиту среди суетившихся мужиков: спрашивал то одного, то другого, его отсылали дальше. Наконец корчмарь увидел солевара. Тот шел, сгибаясь под тяжестью огромного меха с солью. Хрипло дыша, побагровев, Никита шагал, насколько мог, споро. «Ну и силища!» — невольно восхитился Семен, поспешив к нему.

— Никита Кузьмич! Никита Кузьмич! Перемолвиться бы…

— Недосуг молвить…

— Никита Кузьмич, я об Ульяне…

— Семен, уйди от греха! Не до тебя ныне!

— Ну как знаешь, — корчмарь хитро усмехнулся и поворотился было уйти, да напоследок бросил: — Я ведь об ней да Аверьяне сказать хотел. Ну, ежели тебе недосуг…

— Постой! Ну, сказывай, коли правда. А ежели навет — берегись!

— Что ты, что ты, Никита Кузьмич! Я ведь токо правду! Святую правду! Вот те крест!

— Ты не останавливайся, возле иди, — велел солевар. — У меня на хребте, чай, не вязанка дров — потяжелее ноша… Ну, сказывай…

Корчмарь, семеня рядом с Никитой, наклоняясь к самому его уху, начал было вполголоса:

— Ведомо мне…

— Погоди-ка, — оборвал его Никита, увидев на другом берегу одиноко стоящую бабу. — Ульяна?

Семен пригляделся.

— Она…

— Чего она стоит там, а? — насторожился солевар.

— Знать, сигануть замыслила?..

— Чего?! — Никита скинул мех с солью на мокрую землю и заполошно побежал к реке. — Ульяна! Погоди! Ульяна-а!

Она не слышала мужа, перекрестилась да шагнула вперед.

— Не-е-т!.. — взревел Никита и с разбегу кинулся следом.

Холодная вода обожгла его. Едва справляясь с течением, Никита поплыл наискось к месту, где только что была голова жены. Он нырнул в мутную глубину… Еще… еще… Наконец нащупал тело, ухватил за шабур, потянул вверх. Его била дрожь, дыхания не хватало. «Ульяна… Ульянушка!..» Никита выволок тело жены на берег, упал рядом. Подскочившие работные попытались привести утопленницу в чувство.

Никита отдышался, растолкал всех и, став на колени возле Ульяны, приподнял ее. Голова жены безвольно откинулась, тяжелые, темные от воды волосы упали до земли.

— Ульяна… Ульянушка!.. Что же ты… что ты…

Никита силился расшевелить ее. По щекам его текли слезы, смешиваясь с речной водой, капали с бороды. Работные молча стояли вокруг. Семен-корчмарь удрученно качал головой. Никита, поискав взглядом, позвал: