Нелли Савенкова - Самоборец

— Скушно, Федор, — посетовал Иван. — Одни и те же лики, что на Москве во дворце. Также спорят о старейшинстве, наговаривают друг на друга, козни строят… Злобят меня супротив то одних, то других. У-у, наветчики!.. Зимою и тебя оговорили, помнишь ли? Кабы не Макарий… Что делать? Кому верить?

— Ты, государь, себе верь, — отважился дать совет Воронцов. — Ты-то, чай, лучше других ведаешь, кто люб тебе.

— Я-то ведаю, да они, вишь, шибко ладно сказывают. А как правду от кривды отличить? Я верить никому не могу, боюсь… Помню, как бояре в малолетстве моем об себе пеклись да грызлись, меня не стесняясь. Я уж лучше всех сподряд наказывать стану.

— Как же всех-то? — усомнился Федор. — Так и невиновные попадутся…

— Уж лучше пусть один невиновный за чужой грех поплатится, чем виновный кары избежит, да после крамолу устроит, — изрек Иван. — Врага надобно жалеть, когда он у ног твоих поверженный лежит!

Воронцов удивленно поглядел на государя: ликом юн, а послушаешь — будто он жизнь прожил. Натерпелся с малолетства, озлобился. «Спаси и сохрани, Господи, от гнева государева!» — мысленно перекрестился боярин.

— Ну, чем ныне забавляться станем? — обратился к нему Иван.

Немалым отрядом выехали на звериную ловлю. Да не успели еще никого загнать, как впереди увидели войско. Кто-то, не разобравшись, закричал:

— Крымцы!

В смятении охотники едва не рассеялись, да вовремя разглядели, что в войске том чуть полсотни человек наберется и что лица не татарские. Подъехали ближе — оказалось: к государю прибыли пищальники новгородские. Вперед выступил детина с окладистой бородой, поклонился великому князю и начал было челом бить на наместника новгородского: мол, тот неправды чинит, обирает да обижает жителей.

Иван, не слушая, нетерпеливо ерзал в седле. Конь под ним беспокоился, переступал ногами, прядал ушами.

— Убирайтесь прочь! — вдруг разгневавшись, крикнул Иван новгородцам и приказал своим дворянам расчистить путь.

Новгородцы растерялись, но едва слуги государевы попытались разогнать их, начали кидаться комьями грязи, а после изготовили пищали да пригрозили:

— Стрелять станем!

— Вы на государя?! — рассвирепели дворяне и, выхватив сабли, потеснили смутьянов конями.

Раздались выстрелы, произошла настоящая битва. Иван, изрядно напугавшись, с малой свитой хотел было проехать к стану, но его не пропустили. Яростно поворотившись, он ускакал кружным путем, на ходу выкрикивая ругательства и беспощадно нахлестывая коня.

Едва добрался разгневанный государь до стана, как послал отряд схватить бунтовщиков. После позвал к себе дьяка Захарова и велел учинить сыск, кто подговорил новгородцев к смуте, распорядился найти виновных да жестоко их наказать. Немного придя в себя, государь хватился Федора Воронцова. Ему доложили, что князь остался в лесу, надеясь уладить все миром.

— Как же — миром! — возмутился Иван. — Они ж стрелять стали! На государя руку подняли! Дерзкие! Едва не пристрелили меня! Федор-то, поди, и не живой уж… Как появится — пусть враз ко мне идет!

Воронцов с дворянами приехали под вечер, привезли с собою убитых. Запыленный, пропотевший, вошел он в государев шатер. Иван, едва увидев верного слугу, бросился к нему.

— Живой! Уж не чаял зреть тебя! Ничего! Выведаем, кто подучил, — накажем!

— Да они уж и так наказаны, государь, — устало отозвался Воронцов. — Десять человек с обеих сторон зазря погибших да немало раненых — это ли не наказанье? Удалось утихомирить их… Вот уж горячие головы! Они ведь челобитье тебе, государь, подать хотели. Почто разгонять стал? Выслушал бы…

— Челобитье? Нет! Вооружились пищалями да на государя пошли! Неужто веришь в челобитье-то? Его мирно подают, просят. А они — требуют! Не пойму я тебя, Федор, или ты тоже супротив меня мыслишь? — прищурившись, Иван испытующе поглядел на князя.

Бояре, бывшие в шатре, возмущенно загомонили. Воронцов возвысил голос:

— Не супротив тебя, Иван Васильевич! Я разобраться хочу!..

— То не твое дело! Сыск уж идет, — оборвал его государь. — Ступай!.. Все ступайте!

Дядья Глинские, Юрий с Михаилом, остановившись поодаль от шатра, шептались в темноте.

— Слыхал? Не помилует он того, кто виновным окажется!

— Ну так что ж? Его еще найти надобно, виновного-то. Я думаю, вовсе не было подстрекателя.

— Не надо тебе размышлять об том, Юрий! Кого Захаров назовет — тот и виновный!

— Как же он назовет? Кого? Неужто ты ведаешь?

— А хотя бы Федора Воронцова да брата его Василия.

— О-о…

— Да еще… князя Кубенского…

— Они друг друга не жалуют, Воронцов-то с Кубенским! Как же в сговоре их обвинишь? Не поверят тому!

— Поверят! Ныне всему поверят: Иван напуган, любого ему подай — кого хошь накажет.

— Ты, знать, разом замыслил ото всех недругов избавиться?

— Мы и греха-то на себя не возьмем — никого нимало не тронем да наговаривать не станем. Государь сам их порешит. Мы лишь слегка поможем — подскажем дьяку-то.

— И как же мы Захарова подговорим?

— Это уж моя печаль. Он жене моей родня, я его наставлю.

Спустя несколько дней, выйдя после обедни из Коломенского собора, великий князь заметил подъехавшего дьяка Захарова. Тот склонился в глубоком поклоне. Иван нетерпеливо подозвал его:

— Разыскал ли ты виновных?

Косясь на сопровождавших государя бояр с дворянами, Захаров вполголоса начал что-то говорить ему. Все стояли, тщетно прислушиваясь, страшась происходящего: чего там дьяк наскажет, кто ведает? Лишь Глинские равнодушно глядели по сторонам. Вдруг государь переменился в лице, отшатнувшись, гневно воскликнул:

— Змеи! Подлые змеи! Притаились на груди моей! Исподтишка жалите! Вяжите их, — он неопределенно махнул рукой.

Бояре испуганно переглядывались, от ужаса у многих сжалось сердце: кого назвал дьяк?

— Воронцовых вяжите да Кубенского! — пояснил государь.

Федор встрепенулся:

— Государь! Неправда это! Навет!

— Не желаю слушать! — яростно печатая шаг, Иван прошел мимо, на ходу бросил: — Обезглавить!

— Государь! — вскричал Воронцов, но ему заткнули глотку.

Не дождавшись хана и воротившись из Коломны в Москву, великий князь надолго в столице не задержался. Оставив дела управления государством в руках боярской Думы во главе с его дядьями Глинскими, Иван по-прежнему проводил жизнь в разъездах: то осматривал войско, то молился в монастырях, то охотился.

С братом Юрием да с ближними князьями государь угощался на пирах, из Владимира направляясь в Можайск, оттуда — в Волок, из Твери ехал в Новгород да Псков, из Пскова — сызнова в Новгород. И везде его сопровождали тысячи воинов. Посадские терпели великие убытки, платя немалые деньги за поклон государю. Так шли не месяцы — годы… Никто не ведал, что станет завтра.