Нелли Савенкова - Самоборец

Проплутав всю ночь и не сыскав избушки, наутро, вовсе обессилевший, Сергей повалился на землю и уснул. Ни лешие, ни дикие звери не страшили его, а и разорвут — кто об нем печалиться станет? Некому… Орлик неспешно жевал траву, время от времени поднимая голову, настороженно прислушиваясь. Птахи порхали по деревьям, перекликаясь друг с другом, зайцы выбегали на поляну поглядеть, что за незваный гость вторгся в их лес. Но никто не потревожил его сон.

Сергей спал долго: когда пробудился, уж вечерело. Поначалу не мог понять, где он, да, вспомнив все, нахмурился — будто тяжесть огромную снова на плечи взвалил. Поднялся, пошел наугад и скоро неожиданно набрел на знакомую избушку, будто кто короткий путь показал. Орлик испуганно остановился, попятился. Сергей дернул повод, конь заупрямился.

— Чего ты, Орлик? Пошли, нам сюда и надобно.

Конь тревожно заржал, мотнул головой.

— Волка, знать, боится, — раздалось за спиной.

Сергей оглянулся. Старик приблизился, погладил коня, и тот успокоился, послушно пошел за ним. Сергей двинулся следом, высматривая волка — спутника колдуна. Не глядя на гостя, старик неприветливо молвил:

— Почто приехал? Не тут тебе быть надобно. Неладно ныне на Усолье.

Сергей, не слушая его, перебил:

— За помощью я к тебе, дядька. Сила нечистая…

Старик усмехнулся:

— Нечистая? Я с нечистью не ведаюсь. Тебе, Сергий, не ко мне надобно.

— К тебе, к тебе. Какая б ни была, твоя сила мне поможет, — уверил Никитин.

Старик окинул его проницательным взглядом, кивнул на свое жилище:

— Ну, входи, коли так.

В избушке ничего не изменилось: очаг стоял на своем месте, в горшках булькало-кипело, травяные пучки дыбились со всех сторон.

— Сядь, поведай мне нужду свою, — велел колдун.

— Беда у меня, дядька… Моя суженая посмеялась надо мною…

— Да разве ж то беда? Не ведаешь ты, какая беда ждет тебя, Сергий…

— Чего ждет — то пускай, — отмахнулся Никитин. — Об одном знать хочу: отчего Марьяна прогнала меня, кто на сердце у нее?

— Юн ты еще, Сергий, разумом слаб, — вздохнул старик. — Ты на сердце у девицы, более некому. В наговор глупых людей поверила. А теперича ей вовсе не сладко, тебя зовет не дозовется…

Сергей недоверчиво смотрел на колдуна.

— Утешаешь, дядька?

— И не мыслил того. На что мне тебя утешать? И на что ты из Усолья уехал? — попенял он Сергею. — Поправляй вот теперича!..

Старик взял свежий лапник, подбросил в огонь, забормотал непонятное. Повалил пахучий густой дым, разошелся по избе. Сергей зажмурился, прикрылся рукавом рубахи. Старик прервал бормотанье, приказал:

— Ты не вертись! То не дым еще. Так, поддымок… Зри сюда!

Сергей широко открыл враз заслезившиеся глаза, уставился в середину очага, где лапник уже занялся огнем. Внезапно разум его помутился, тело оцепенело.

Словно наяву увидел он горящее Усолье, людей: они метались от избы к избе или бежали в лес по Каменному логу, спасаясь от всадников в лисьих шапках. Увидел Марьяну: лежит она, беспомощная, недвижимая, поперек вражеского седла. Хотел вскочить, рвануться ей на помощь, да не слушались его руки-ноги, словно путами увязанные. В бессильной злобе заскрипел зубами Сергей и повалился без памяти…

Очнулся он на стариковой лежанке. Хозяина в избушке не было. Очаг погас, и холод выполз из углов. Сергей, почуяв, что замерз, распрямил одеревеневшие члены, потянулся и выскочил на волю. В голове гудело, глаза слезились — разъело дымом. Протерев их, Сергей огляделся: на поляне Орлик мирно щипал траву, но старик исчез. Сергей зычно крикнул: «Эгей! Дядька!» — и, не дождавшись ответа, задумался. В памяти всплыли слова старика: «Не тут тебе быть надобно», и он внезапно похолодел.

— А ну как правду мне колдун показал: басурмане на Усолье напали? Минувшей зимою они Чердынь осаждали, — вспомнил Сергей, — деревни окрест пограбили, людей в полон увели. Мало-мало в Усолье не сунулись. Что, ежели ныне к нам пожаловали?.. Марьяна! — отчаянно вскрикнул он, сердце тревожно забилось.

Наскоро оседлав Орлика, Никитин вскочил на него и хотел было ехать. Внезапно появился старик. Окликнул:

— Постой! Куда?

— Марьяну выручить! — крикнул тот. — Усолье оборонить! Биться буду!..

— Биться один супротив орды? Ну-ну… Выдюжишь, чай… На вот, — старик протянул малый глиняный пузырек, пояснил: — Сие масло васильковое, заговоренное. Оно тебе силы придаст, страх отгонит. Испей теперича да опосля, когда нужда в том станет.

— На что мне оно? — отмахнулся Никитин. — Я и без того силу в себе чую немалую.

— Сила в тебе есть, Сергий, да на нее одну не надейся. С вражинами столкнуться — а их число немалое, — хитрость надобна. Не горячись, не то сам голову сложишь да никого не выручишь. Такое увидишь в Усолье, что может страх в сердце твоем поселить. Масло васильковое страх от тебя отведет, смелость подаст. Бери, пей.

— Ну давай… — Сергей открыл пузырек, глотнул, поморщился. — Горько…

— Доля твоя несладкая, — отозвался старик. — Пей еще… Вот, остатнее пить будешь, когда невмоготу придется. На-ка вот еще корень Петров-креста, он от смерти напрасной тебя избавит, убережет, — старик надел ему на шею шнурованный кисетик. — Ну, прощай, Сергий. Один ты ныне: самоборец супротив орды. Сила с тобою, смелость, а по ним — и честь. Поезжай!..

— Непутевый ты, аспид треклятый! Ты почто козу-то отпустил? Ищи теперича, — Акулина на чем свет стоит ругала Фомку, намедни потерявшего козу да лишь ныне признавшегося в этом.

— Да я не хотел тебя заботить, — оправдывался супружник. — Раскудрит… Марьяна, вишь, начудила со сватами-то, тебе, чай, с нею заботушки хватило…

— А ты Марьяною не прикрывайся! Ты козу упустил! Ты! — Акулина несколько раз поддала мужу.

Спозаранку, едва рассвело, они пошли на поиски животины. Ни на выгоне, ни в ближайшем Кашкином леске ее не было. Чуть не плача, Акулина присела на сваленное дерево отдышаться. Фомка виновато переминался с ноги на ногу, безнадежно оглядывая окрестности. Вдруг он насторожился, поморгал глазами, помотал головой, будто пытаясь отогнать наваждение.

— Раскудрит его в туды!.. Глянь-ка, — Фомка встревоженно указал за спину жены.

— Отвяжись, чума болотная, — отмахнулась Акулина, но все-таки оборотилась да и застыла в испуге.

Из Кашкина леска, где они только что бродили в поисках животины, выехал всадник в меховой шапке, на низкорослом жеребце, внимательно оглядел лежащую пред ним слободу, укрепленную острогом. От острога к лесу тянулся голый Каменный лог, лишенный растительности, а по сторонам от лога шла полоса вырубки со старыми пнями, поросшая молодым березняком. Там, объедая березовые ветки, паслась потерянная Фомой коза. Не обратив на животину внимания, ногаец прислушался, потянул носом да исчез так же внезапно, как появился — лишь ветки шевельнулись.