Нелли Савенкова - Самоборец

И такая уверенность была в словах его, что Акулина кивала да опять вздыхала:

— Уж скорее бы… Хоть разок повидать ее пред смертушкой…

Частенько захаживала, будто к Акулине, Дашутка. Вспоминала Марьяну, а сама взглядом косила на Сергея: все бы отдала, только бы с ним быть. Но не видел он ее, не замечал… А и кто замечал Дашутку в Усолье? Росточком Бог обидел — будто девчонка сопливая бегает. А ведь постарше Марьянки! Глазки маленькие, мутные, губы тонкие, сухие, да нос опеночком. Кто ж взглянет на такую-то? Знать, век одной вековать…

Была у нее тайная надежда на Сергея: он-то совсем на девиц не глядит, не видит ни пригожих, ни уродин — все об Марьяне тоскует. Да она далеко, а может, и вовсе ее на свете нету? И заместо нее можно, чай, приголубить Сергея? Ему-то, поди, все едино: раз уж не его любимая, так кто хошь.

Однажды в варнице устанавливали новый цырен. Дело не ладилось: огромная соляная сковорода никак не хотела висеть прямо, один угол соскальзывал с крючьев.

— Расступись, мужики, сам подыму, — Сергей сдернул рубаху.

— Ну его, Сергей, — Михайло Ряха пытался остановить поплечника, — еще надсадишься. После отдохнем да сладим сообща… Вон, гляди-ка, Дашутка прибегла. К тебе, чай?

Никитин оглянулся. Дарья пробралась меж работных, приблизилась к нему.

— Чего пришла?

— Вечереет уже, а тебя все нету. Тетка Акулина тревожится: не случилось ли чего? Я к ней наведалась — она меня сюда и послала. Чего тут у вас?

— Да вот, вишь, цырен, будь он неладен, нацепить не можем. Завтра варить уж хотели. Ничего! Я его теперь!.. — Сергей мотнул головой и подошел к болтавшемуся цырену.

Взявшись обеими руками за угол, он малость помедлил, собираясь с силою. После резко рванул да насадил цырен на крюк. Покачавшись, он встал на место. Притихшие было работные одобрительно зашумели.

Дашутка, углядев у Михайлы Сергееву рубаху, выхватила ее и подбежала к Никитину.

— Ох, и силушка в тебе, Сергеюшка! Ровно и не человечья! — восхищенно оглядела его. — Знать, обоймешь так-то руками своими — ох, и сладко делается!..

Сергей внимательно посмотрел на нее, отерся рубахой, ничего не ответил. Дашутка не унялась:

— Вот бы спытать ее, силушку-то твою…

Она повела ладошкой по его груди, почуяла, как гулко отозвалось его сердце на ласку. Сергей опустил взор, спешно натянул рубаху.

Скоро он женился на Дашутке, в глубине души досадуя на себя, но не имея более сил жить в одиночестве. Ему, как и всякому мужику, бабья ласка нужна, семья, детишки, чтобы было кому дело продолжить. А Марьяна, что ж, знать, так мечтою и останется… Может, на том свете встретятся да вместе будут?

«…Горная Черемиса останется за Москвою. И тебе, Шиг-Алей, об том не печалиться…» Написал?

— «Не печалиться…» Написал, государь, — дьяк выжидающе поднял перо.

Царь ненадолго задумался, разглядывая стенную роспись палаты. Вошел князь Старицкий, поклонился. Иван взмахом руки попросил его подождать, продолжил диктовать:

— «И велю тебе освободить всех пленных русичей, кои в неволе томятся в Казани, в железо закованные да по ямам схороненные… Да об том мне доподлинно ведомо. А ты волю мою исполнить должон». Все, ступай… Так что, Владимир Андреич, — обратился Иван к Старицкому, — Алексей Адашев все не прибыл?

— Не прибыл, государь… А не шибко ли ты крут с Алеем? — князь указал на письмо, которое дьяк, подсушивая, щедро посыпал песком. — Он ведь друг Москвы, за то его свои татары убить хотели…

— Друг-то друг, да хитер не в меру И нашим, и вашим угодить хочет.

— Сидит шатко, вот и мечется. Ты, государь, Адашева на что к нему отправил?

Иван, подождав, пока дьяк оставит их, объяснил:

— Сговориться с Алеем хочу. Измена в Казани… Он изменников побил, да не сегодня завтра его согнать могут. А покуда он у власти, пусть позволит укрепить Казань русскими людьми. То и ему на руку…

— Людьми русскими? Это какими же?.. Ты, государь, знать, войско наше замыслил в Казань без боя ввести? — догадался Старицкий. — Ловко! Да вот пойдет ли на то Алей?

— Пойдет, ему деваться некуда, Адашев его убедит.

Алексей Адашев трясся в колымаге. Кутался в шубу, пытаясь согреть стылые руки, временами выглядывал в окно, приподымая меховой полог… Заснеженные поля сменялись глухими лесами, изредка попадались деревни в несколько дворов… Что-то долга обратная дорога. Верхом-то скорее бы, да занемог он. Алексея знобило, в носу хлюпало. Не скрутило бы!.. Он откашлялся, сунул нос в бобровый воротник, поежился.

Надобно к царю поспешать: дела государевы не терпят, и он, Алексей Адашев, не последний человек в них, многое на нем держится. А давно ли никчемным был? Едва добился на царской свадьбе ложничим да мовником служить — стелил постель новобрачным да государя в мыльню провожал. О большем и не помышлял. Случай выдвинул его: царь, не доверяя боярам, к мелким вотчинникам обратился. Видя неправду великую в земле своей, приказ Челобитенный устроил, а в приказ его, Адашева, посадил, напутствуя при том:

— Алексей! Взял я тебя от самых меньших людей, взыскал выше меры. Может, это супротив хотенья твоего, но в помощь душе моей. Поручаю тебе принимать челобитья от бедных да обиженных, разбирать их по совести. Не смущайся сильных да славных, похитивших почести, губящих своим насилием бедных да немощных. И не зри ложные слезы бедного, клевещущего на богатых. Все разбирай разумно, неси мне истину, боясь едино суда Божия.

И теперь еще помнил Адашев то напутствие государево. Помнил, какая сила шла от царя, как горели глаза его да как в ответ забилось Алексеево сердце. И поклялся он до конца за правду стоять. В приказе Адашев разбирал поступавшие на государево имя изветы со всей земли Русской и увидел, сколько неправды творят наместники. Обо всем он докладывал царю, судил по совести, ни перед кем не робел, посулами не соблазнялся. Когда надо, розыск устраивал: корыстолюбцы наказывались, жадные кормленщики изгонялись с управления.

По Алексеевой подсказке да приговору Думы боярской скоро и вовсе запретил государь кормления на Руси. В городах да волостях повелел выбирать излюбленных старост, которые брали только оброк в государеву казну, а наместникам уж сам царь платил за их службу.

Да не утихомирились корыстолюбцы, все одно обирали народ. Обобранные слали множество челобитий. Снова и снова Адашев доносил царю о неправдах князей. И отстранялись от должностей знатнейшие да родовитые, попадали в опалу, уходили от власти. Важным человеком худородный Адашев стал.

Ныне царь доверил ему дела казанские ведать. Минувшим летом Алексей, по государеву повелению, Шиг-Алея на казанский престол посадил да многие тысячи русских пленных вывел оттуда — за это ему честь от государя. В ту пору воеводы царские, пользуясь бунтом в Казани против засилья крымцев, близко подошли к татарской столице и уже готовы были взять ее. К тому ж сами казанцы, наскоро заключив перемирие с воеводами, отправили гонцов к Ивану. Тогда царь послал Адашева в Казань в первый раз, чтобы исполнить условия мира. И дал казанцам нового царя — Шиг-Алея — да отделил от них под себя часть Казанского царства — Горную Черемису.