Нелли Савенкова - Самоборец

— В Свияжске, где освобожденные пленники живут, любострастие да болезни разные… Ты того желаешь? Ступай… Не держу тебя. Сына мне оставь…

Знал коварный Юсуф, что никуда Марьяна от сына не уйдет. Она поплакала и затаилась, ожидая удобного случая, верила, что Господь не оставит ее, хоть крест давно снят с груди да схоронен в укромном месте. Не отреклась она от своей веры — за то Всевышний вознаградит. Силы бы ей поболее, чтоб дождаться!.. И вот наконец весть желанная: Казань миром отдается царю Московскому, наместник его будет тут сидеть.

Марьяна сквозь оконную решетку глядела на соседний двор — его освободили для русских воинов. Вот они, давно не виданные, родные лица. А один будто на Сергея похож… Забилось сердце, прямо навстречу выпрыгнуть хотело. Чуть не крикнула ему Марьяна, да сама себя окоротила: откуда Сергею в войске государя Московского быть? Он, чай, не воин — солевар. Жив ли, нет — то неведомо. А воины — то дворяне служилые. Снуют по соседнему двору, в покои скарб заносят. Жить, знать, там будут.

Время от времени долетала до Марьяны русская речь:

— Васька! Ты чего коня не почистил? Я те!..

Что отвечал неведомый Васька, Марьяна не слышала. Она легко вздохнула, зажмурилась: ну, теперь недолго ждать. Выберется она отсюда, домой уедет и сына с собою заберет. Как в Усолье попасть — про то после помыслит. Господь поможет.

Да на следующий день вдруг все переменилось: взбунтовавшаяся толпа казанцев, размахивая оружием, ворвалась в соседний двор, стала вылавливать русичей. Марьяна, привлеченная криками, снова прильнула к решетке, в волнении схватилась за нее руками. Увидела, как бился похожий на Сергея воин, но не смог совладать с толпою наступавших казанцев и, рассеченный саблей, упал. Марьяна, вздрогнув, перекрестилась. По щекам ее потекли слезы, всхлипывая, она глядела на сечу да беззвучно молилась…

Стихли крики, двор опустел: кого убили, кого повязали. Незавидна участь русских воинов в плену, про то Марьяне ведомо… Вдруг в смежном покое послышался шорох, кто-то чертыхнулся. Она встрепенулась, заслышав русский говор, поспешила туда — и остолбенела. Посреди покоя стоял русский воин с окровавленным плечом, в руке он сжимал саблю и настороженно оглядывался. Марьяна медлила, боясь спугнуть его, опасаясь, что услышат слуги. Незваный гость поворотился и, увидев ее, занес саблю.

— Господь с тобой… — тихо проговорила Марьяна. — Опусти саблю-то. Молчи и ступай за мною.

Воин тряхнул головой, стараясь отогнать наваждение. Марьяна улыбнулась. Конечно, в сердце Казани, в доме князя татарского, баба в одежах мусульманских молвит по-русски — мудрено постигнуть это разумом.

— Чего стал-то? Не ровен час, войдет кто…

— Ты кто?

— Марьяна… Наложница князя Юсуфа. Он меня в полон взял. Русская, из Усолья Камского… Ты пойдешь за мною иль силком тащить? — поторопила она.

— Куда ты меня зовешь? — огляделся воин. — Я в дом ваш случайно попал. Казанцы клятву порушили, напали внезапно. Я двоих-то заколоть успел да сиганул на стену, после — на крышу и сюда спустился…

— Видала я сраженье… Тебя, знать, успели задеть? — кивнула на его руку Марьяна. — Иди за мною, я тебя полечу.

— Какое там лечить! Бежать мне надобно, к своим из города выбираться.

— После выберешься, пособлю, — пообещала Марьяна. — Я рану полечу да обряжу тебя в одежды князя Юсуфа. А платье русское сними, схороню, чтоб не сыскали.

Она спрятала воина в своем покое, перевязала рану его. После, таясь от слуг, пробралась на половину хозяина, взяла татарскую одежду и, спрятав ее под своим покрывалом, поспешила к себе. Никто того не углядел: слуги все были на казанских улицах. Обрядив гостя, Марьяна удовлетворенно осмотрела его.

— Хорош… Как стемнеет, выбирайся из города.

— Да уж сумерки. Пойду я… Спасибо тебе, Марьяна. Господь мне тебя послал, не иначе. Может, свидимся еще?..

— Ступай с Богом, — перекрестила его женщина. — Как зовут-то тебя?

— Михайло…

— Ступай, Мишаня, — грустно улыбнулась Марьяна, — помолюсь за тебя.

Гость ушел. Она прислушалась: тихо, знать, удачно вышел из дому. Помоги ему, Господь, до своих добраться.

Узнав об измене казанцев, царь собрал Думу.

— Настало время сразить Казань! Не желают миром — войною пойдем, — горячо заговорил Иван, оглядывая бояр. — Бог видит в моем сердце: хочу не славы земной — покоя для христиан!.. Избавлю их от свирепости вечных врагов, с коими не может быть ни мира, ни отдыха! — Он развернул свиток: — Еще вот в старом челобитье Пересветова сказано, будто Волошский воевода дивится: «Таковая землица невеликая, велми угодная, у таковаго великого, сильного царя под пазухою, а не в дружбе, а он, царь, ее долго терпит да кручину от татар великую принимает…», — прочитав, Иван откинул свиток. — Не стану более терпеть!

Бояре одобрительно зашумели:

— Навсегда покончим с Казанью! Воевать басурман!

Дядя царицы Григорий Захарьин сомнительно покачал головой.

— Не горячись, государь. Надобно помыслить… Коли выступим мы на Казань, а супротив Руси пойдут крымский хан да ногайцы? Хватит ли у нас силы на них на всех?

— Не станем дожидаться, покуда они сговорятся. Войско сберем — так враз и выступим, — ответил царь.

Князь Дмитрий Палецкий посоветовал:

— Коли так, надобно тебе, государь, с полками на Казань воевод послать, а самому на Москве остаться. Ежели крымцы иль ногаи нападут, ты защитишь Русскую землю.

— Нет! Сам на Казань пойду! То — мое дело, государево! — решил Иван. — Подумаю и про оборону городов русских, не печальтесь об том.

Он повелел собирать войско и каждый день нетерпеливо объезжал прибывающие полки.

Казанцы меж тем взяли себе в правители Астраханского царевича Едигера. Он приехал в Казань со многими воинами и дал клятву быть неумолимым врагом Руси. К тому же взволновалась Горная Черемиса, отошедшая к Москве: ее жители угоняли скот в окрестностях Свияжска, нападали на малые отряды стрельцов. И казанцы вылазками своими трепали русское войско. Среди ратников царило уныние, никто не ведал, сколько еще терпеть дерзости татар.

Доходили до Свияжска вести, будто государь готовится к походу на Казань, да с немалым войском. Но когда-то он еще придет?.. Ныне же вовсе несладко. Алексей Адашев с тревогою следил, как хиреет войско в Свияжске, как воины предаются пьянству да любострастию. Он понимал: еще немного — и не видать ни Казани, ни царства ее. Отправляя государю грамоты, он торопил с выступлением.

К началу лета полки были собраны. Иван, исполненный решимости, не хотел медлить ни дня, но Шиг-Алей, прибывший в Москву, принялся уговаривать его:

— Нельзя летом на Казань идти, Иван Васильевич! Она ограждена лесами, озерами да болотами. Зыбка, топка земля казанская… Зимою надо идти, когда застынет все. Зима мостом будет.