Майт Метсанурк - На реке Юмере

В конце концов, обезоруженный, в блестящем шлеме на голове, в балахоне, опушенном лисьим ме­хом и перехваченном поясом с бронзовыми украше­ниями, в ноговицах с завязками из серебряного шнурка, в комнату старейшины с брезгливым выра­жением на багровом, обрюзглом, изрытом оспой ли­це вошел Рахи в сопровождении Оття и Кахро.

Его подвели к старейшине. Отть и Кахро, обнажив мечи, встали по сторонам.

Велло взял лежавшие в углу на лавке половинки копья, показал старейшинам и пояснил, где их на­шли. То же самое он проделал с силками, обнару­женными в амбаре Рахи. Отть и Кахро засвидетель­ствовали, что вещи эти принадлежат старейшине. Кликнули со двора еще двоих слуг — они ходили в лес осматривать то место, оде нашли сломанное копье,

— Как это попало к тебе? — резко и сухо спросил Киур, показывая на силки.

— Не знаю, — равнодушно ответил Рахи.— Чего там — дело ясное! — произнес Кюйвитс и взглянул на Ассо. Тот сидел сгорбившись, слегка приоткрыв рот, и даже не поднял глаз.

— За кражу силков из лесу всегда сурово нака­зывали, — заметил Киур. — Что скажет Ассо?

Пожилой старейшина вздрогнул, провел рукой по щеке, облизнул губы; казалось, он подбирал слова.

— Силки украли у Велло, поэтому он не может сам определить наказание, — заметил Киур, когда молчание стало тягостным.

— Виновный должен отдать корову — так пове­лось с давних пор, — молвил Ассо, глядя в пол.

— Я слышал — двух, — отрезал Киур.

— На этот раз пусть будет одна, — заметил Кюй­витс.

— И кому же она достанется? — спросил Киур у Ассо.

— Старейшине... на сей раз... Его силки... — ответил Ассо, не поднимая головы.

— Пусть достанется кому-либо из бедняков, — сказал Велло. — Но корову виновный должен при­вести сам.

Рахи усмехнулся и отвернул лицо.

— А рана Киура ... Да и того воина... не так ли? Вот и Отть...

— Воин лежит, — сказал Отть. — И пролежит еще долго.

— И ты ранен, — заметил Кюйвитс.

— Это пустое! — молвил Отть. — У Киура рана серьезнее.

— Моя рана — что, — ответил Киур, — а вот во­ину надо присудить одну корову или четырех овец. Не так ли, Ассо? Или мало?..

Ассо чувствовал себя неловко. Он в смущении за­ерзал, а затем сказал:

— Пусть будет одна корова.

— Ее тоже надо привести во двор к старейшине! — отрезал Киур И, помолчав, добавил: — Этот человек должен покинуть наши места!.. Иначе никому здесь носа на улицу не высунуть... Кахро рассказывал, как он угрожал старейшине.

— Кто боится, пусть сидит дома, — с издевкой произнес Рахи.

— Боимся стрелы из-за угла, — сердито ответил Киур. — А теперь скажи: кто этот посторонний, что сидел у тебя в тот вечер?

— Какой такой посторонний? — спросил Рахи, за­быв на этот раз притворно улыбнуться.

— Тот, кто сразу же улизнул в другую комнату... Не был ли то брат Кямби из Саарде? — спросил Велло.

— Я не допытываюсь, кто ходит к тебе в гости, — ответил Рахи, беря себя в руки.

— Если кто-либо укрывает здесь врагов, будь они из-за Койвы или из других мест... его постигнет та же участь, что и Кямби! — крикнул Велло.

Рахи уже обрел спокойствие, на его лице играла глумливая усмешка.

Старейшины смотрели друг на друга: что же бу­дет дальше?

— Не лучше ли сделать так: виновный останется во дворе старейшины под стражей, а слуги тем вре­менем сходят к нему домой и приведут коров? — спросил Кюйвитс и поглядел на Ассо.

— Верно! — одобрил Киур.

Велло тоже согласился с этим предложением.

— Не хочешь ли сказать еще что-нибудь? — обра­тился он к Рахи.

— Только то, — ответил Рыжеголовый, — что y нас в Мягисте нет старейшины и нет справедливо­сти! Ассо, а не какому-то мальчишке, подобает быть нашим старейшиной.

Ассо в смущении заерзал на лавке.

Велло встал и велел вывести Рахи. Сам он пошел следом за ним, чтобы не оставаться с Ассо. Старейшины тоже поднялись и вышли.

Вместо коров младший Рыжеголовый еще до на­ступления вечера принес пять кусков серебра и де­сять ногат.

Велло принял их, после чего велел освободить Ра­хи из-под стражи и отпустить домой.

Лейни уже настолько оправилась, что могла ходить в лес к Рийте. Велло это не нравилось. Однако он не решался запретить ей, тем более что Лейни все еще была слаба, чрезмерно серьезна и углублена в себя и, казалось, не замечала ничего, что происходило вокруг.

В темно-серой, доходившей до земли одежде, в черной шали на плечах и желтом, цвета одуванчика, платке на голове, с отсутствующим, ничего не видящим взглядом,, Лейни двигалась медленно, словно дух.

Однажды, когда сестра, закутавшись в одеяло, сидела на бревне у дома и грелась на солнышке, Велло увидел нечто такое, что в первое мгновение приковало его внимание, а затем рассердило и даже разгневало.

Над изголовьем ложа, устроенного для Лейни, на закопченном бревне стены вместо черепа ее сына висело потускневшее бронзовое распятие. Такое же Велло видел у крещеных ливов и латгалов, когда ходил в их земли. Распятия там украшали внутренние стены жилых комнат, он видел их и на груди у некоторых женщин. Нечто похожее носили и патеры на своих черных балахонах.

Это и есть тот могучий дух, которому молятся крещеные, которому поклоняются,— жалкий и замученный, пригвожденный за руки кресту! И вот теперь Лейни принесла его изображение сюда, в дом старейшины, и повесила на стену! Конечно, она взяла его у крещеной хромой. Сорвать бы его со стены и кинуть в огонь. Но сестра еще так слаба и горе ее так велико, что Велло не решился на это. И все же сердце его бушевало, и он жалел, что нет под рукой Рийты, на которую можно было обрушить свой гнев.

В тот день он не выходил из дому, и когда Лейни осталась одна, прошел к ней в комнату и осведомился о здоровье.

— Я здорова, только немного притомилась после долгого пути, — тихо и медленно, как человек, который уже не принадлежит к этому миру, ответила сестра.

— Ты ходишь к Рийте, да и она частенько бывает здесь, — продолжал брат, подавляя раздражение.

Глаза Лейни оживились, и, скрестив руки на груди, она сказала:

— Сам великий господь послал ее мне.

— Великий господь? — переспросил Велло. — Уж не говоришь ли ты о боге, которому поклоняются па­теры и которого рыцари навязывают нам мечом?

Оконный притвор был отодвинут наполовину, и в комнате стоял полумрак. Лейни сидела в углу на лавке, прислонившись спиной к стене, над ее голо­вой висело распятие. Поглядев на него, а затем обратив глаза к небу, словно завороженная, она ответила:

— Я говорю о том боге, который создал небо и землю и все, что мы видим. И нас самих. Если мы будем верить в него и жить в смирении, то он возь­мет нас к себе на небо. Там я увижу своего сына, и никто уже не разлучит нас.