Бямбын Ринчен - Заря над степью

Простоволосая, полуодетая, с искаженным ненавистью и горем лицом, с горящими глазами, грозная в своем гневе, она бросила раздавленное тельце младенца в лицо главаря и кинулась на него, словно разъяренная львица. Плошка опрокинулась и потухла. Рябой лама ринулся на помощь главарю. С грубой бранью выволок он из юрты несчастную женщину, высоко поднял ее над головой и со всего размаха бросил на землю. До слуха Цэцгэ донесся хруст костей. Она в ужасе прижалась к стене.

— Сдери нм мясо с костей! Смешай их кровь! — бешено орал обезумевший рябой лама.

И снова раздались глухие удары кнута и стоны Джанцана.

Предводитель остался в юрте. Нащупав в темноте лампаду, он чиркнул спичкой. Увидев в тусклом полумраке съежившуюся в углу Цэцгэ, он заорал:

— Вот так мы расправляемся с теми, кто осмеливается изменить монашескому обету! Ну-ка выйди, полюбуйся, как карает божественный Гэсэр-хан грешников!

Глядя полными ужаса глазами на изуродованный трупик младенца, Цэцгэ дрожала всем телом.

— Выведи ее, пусть увидит, как мы поступаем с вероотступниками, — приказал главарь вернувшемуся в юрту рябому ламе.

Рябой оторвал от решетчатой стены руки Цэцгэ и поволок ее к выходу. Опираясь на посох, следом за ним вышел главарь.

Заря уже разогнала ночной мрак. На земле лежало бездыханное смуглое тело роженицы. Около запрокинутой головы темнела большая лужа крови. Невдалеке корчился истерзанный Джанцан. Ламы-палачи вытирали тяжелые плети о его дэл.

— С богоотступниками и врагами нашей святой религии мы поступаем так, как это предписывается в гимне грозному Гэсэр-хану.

Засучив рукава, как мясник, один из палачей отрезал умирающему Джанцану уши и нос. Потом, словно жертвенной овце, рассек ему грудь и на глазах Цэцгэ вырвал сердце несчастного и поднес его главарю. То, что Цэцгэ принимала за посох, на самом деле было старым искореженным ружьем. Лама-предводитель ткнул дулом в сердце Джанцана и освятил ружье кровью.

— Дочь Насанбата, теперь слушай ты, — заговорил главарь. — Богдо-хан, глава религии и государства, благословил шайку Сухэ-Батора и Чойбалсана на войну с гаминами. Семеро бескосых нищих воспользовались этим и захватили власть. Эта противозаконная власть лишила наших святых отцов всех их древних прав, отняла у них рабов и скот, отняла стада у монастырей. Кровавые плоды отмщения созрели, переполнилась чаша прегрешений бескосых. Настал час расплаты за попрание веры отцов, за уничтожение священных книг! Чтобы свергнуть нечестивую власть бескосых, с благословения наших наставников поднялось семьсот желтых воинов. Сейчас нам очень нуж-ны врачи — лечить раненых, оперировать. Мы знаем, что ты училась в Москве, городе иноверцев. Знаем, что ты член Народной партии. Но мы пощадим тебя и не будем наказывать. Подумай! Ты родилась в золотой колыбели монгольской земли. Подумай! Ты родилась в стране буддийской веры, что воссияла, как солнце. И еще подумай! Твоего отца по лживому навету клеветника под именем Лхасурэн, а настоящее его имя Дуйнхар, обвинили в десяти тысячах преступлений, заточили в тюрьму и умертвили. Ты еще не знаешь об этом, наверное. Наши желтые воины захватили следователя отдела. Умоляя пощадить его собачью жизнь, он рассказал нам о своих грязных делах. Среди них — пролитая кровь твоего отца. Подумай! У тебя есть возможность отомстить за отца!

Цэцгэ била дрожь. Она посмотрела на ламу, потом перевела взгляд на трупик новорожденного, на его убитую мать и не произнесла ни слова. Лама, видно, решил уговорить Цэцгэ и продолжал бормотать приторным, слащавым голосом:

— Мы расправились с негодяем Джанцаном, но тебе мы зла не причиним. Эта собака уполномоченный, что погубил твоего отца, перешел на сторону наших желтых воинов и теперь расправляется с иноверцами. Если хочешь, можешь отомстить за своего отца и убить его. Убийц мы можем найти еще, а врачей — нет.

— Нет! Я не пойду против своей партии и правительства, как этот предатель-убийца. Я не буду служить вам — варварам, убившим только что родившегося младенца и замучавшим ни в чем не повинную мать. Не могу! Не могу!

— Движимые ненавистью к вероотступнику, мы, конечно, немного перестарались и под горячую руку допустили промах — оборвали жизнь матери и младенца. Но ты не тревожься. Я же сказал: тебе мы зла не причиним. А я не последний человек в желтом воинстве. Я не лгу тебе. Выслушай и следуй моим словам. Я думал о твоем отце. Он был ученым человеком. Его оклеветали, и он погиб. Мне жаль тебя. И я подумал, что мы могли бы воспользоваться твоими знаниями, мы вернем тебя с пути чужой веры на путь благочестия. Я повторяю, убийц мы можем найти, врачей — нет. Мы сделаем тебя доктором желтой армии. Ламы-наставники провозгласят тебя воплощением бога медицины.

Цэцгэ гордо выпрямилась.

— Никогда не бывать этому! — гневно воскликнула она. — Вы изверги, вы чудовища… Вы думаете, что ваши кровавые злодеяния помогут вам вернуть прошлое. Народ вас сотрет с лица земли. Народно-революционная партия непобедима!

— Ах вот как! Ты в наших руках и отказываешься повиноваться! Разденьте и выпорите ее хорошенько, чтобы она стала покорнее.

Рябой сорвал с Цэцгэ дэл. Обезумев от ненависти, девушка отбивалась, кусала палачам руки, била коленками. Ей удалось ударить головой в глаз ламе-палачу, тот взревел от ярости и ударом ножа отсек ей грудь. Цэцгэ упала, подкошенная болью.

— Э-э-э, зря поторопился! Испортил нужного нам человека. Верно говорят — оплошность сперва, раскаяние потом. Я хотел только припугнуть ее, а ты… — укоризненно качал головой главарь. — Кончено теперь дело. — Он присел около потерявшей сознание девушки, пытаясь ее разорванной рубашкой заткнуть рану, из которой ключом била кровь.

Почувствовав прикосновение грубых пальцев ламы, Цэцгэ пришла в себя. Собрав последние силы, она оттолкнула ламу.

— Подлые убийцы! — крикнула она звенящим голосом. Захлебнетесь вы в нашей крови. Никакое воинство вашего злобного Гэсэр-хана не спасет вас от народной кары. Да здравствует Народно-революционная партия!

— Вырвите сердце у этой красной суки! — прохрипел главарь.

Ламы снова накинулись на девушку.

Над широкой степью поднималось солнце. Его косые лучи скользнули по лужам запекшейся крови, осветили растерзанные трупы. В маленьком загоне сиротливо мычали телята. Около них столпились недоенные коровы. От стада отделился огромный бык и, подойдя к юрте, настороженно обнюхал трупы. Шерсть на загривке у него вздыбилась. Он низко опустил огромную голову и заревел. Бык бешено рыл землю передней ногой. Коровы, почуяв запах крови, протяжно, жалобно замычали. Эхо разнеслось над степью, залитой утренним солнцем.