Бямбын Ринчен - Заря над степью

Вскоре старуха скончалась. Люди, в страхе шепча молитвы, поспешно разошлись. Около покойницы остались лишь два старика. Они вытащили стрелу из тела умершей и положили труп по всем правилам обряда. Совершив обряд, они медленно направились в город.

Старик оборванец спросил хромого:

— Как зовут тебя, уважаемый?

— Лузан. Я из хошуна Лха-бээса. А тебя как зовут, уважаемый?

— Твоего нижайшего младшего брата люди прозвали Лесным Черным Мастером. А настоящее мое имя Ондорай [99] Ондорай — от русского Андрей. .

— Как же, как же, слыхал про тебя. Не раз видел и твое круглое, с восемью спицами тавро. Вот, не твоя ли работа? — спросил Лузан, показывая собеседнику нож. Черный Мастер внимательно осмотрел нож и взволнованно сказал:

— Этот нож сделан еще моим дедом, его последняя работа. Круглое клеймо — знак нашего рода Оросларов, ойратских мастеров. Еще далекий наш предок Ондорай пользовался этим знаком. Он-то и завещал потомкам, чтобы они из поколения в поколение называли первенца Ондораем и передавали ему вот этот амулет, — проговорил Черный Мастер и показал Лузану старинный медный нательный крест.

— Давать сыну имя отца — это не монгольский обычай. Должно быть, твои предки были выходцами из другого племени, — сказал Лузан.

— Может быть. Говорят, этот обычай завещан с очень древних времен. А теперь вот выходит, что на мне кончится наш род. С моей смертью исчезнут и этот знак, и этот крест. Хан умертвил моего единственного сына. Когда я умру, погаснет наш очаг. Будь проклят он, и пусть прекратится его род!

За разговором старики не заметили, как дошли до базара. Они зашли в трактир. Продолжая беседу, они пили маленькими глотками подогретую архи.

— Наш хан — мнительный и злой человек, — продолжал свой печальный рассказ Черный Мастер. — Зимой мы вместе с сыном делали в ханской юрте медный столик.

А весною случилась беда — хан вдруг заболел. У него отнялись ноги, по всему телу выступили синие пятна, расшатались зубы, опухли и начали кровоточить десны, ламы говорили, что такая болезнь только у китайцев бывает.

Звездочет хана был зол на нас за то, что мы с сыном отказались оправить ему чашу в золото. Он и внушил хану, что заболел-де хан потому, что мастера, делавшие медный столик под таган, поносили его последними словами и наслали на него проклятие. Посадили нас в тюрьму и каждый день пытали. Мой сын умер после пыток от заражения крови. А меня перевели в центральную тюрьму Урги — "Надежное подземелье". Я тоже был чуть жив.

Но мне повезло. Как-то давно еще сделал и одной девушке из нашего кочевья золотые сережки. А эта девушка стала приближенной хутухты. И вот сломала она одну из сережек. Среди китайских мастеров не нашлось ни одного, кто сумел бы починить сережку. Сережки были с секретцем, — не без гордости сказал Черный Мастер и, погладив рыжие усы, сделал глоток. — Тогда стали разыскивать меня и нашли в центральной тюрьме Урги. Я был уже почти при смерти, у меня была та же болезнь, что и у хана. Девушка начала просить хутухту, хутухта — амбаня, амбань приказал лекарю, ну, лекарь и принялся меня лечить. Вывели меня из подвала на солнце, на свежий воздух, стали давать побольше луку и чесноку. Сказали, что у меня цинга. А один надзиратель, узнав, чем я болен, посоветовал давать мне сырую печенку. И начал я поправляться. В это время в Ургу вернулся хан. Ему сказали, что я болею той же болезнью, что и он, и что меня успешно лечат. Тогда хан вызвал лекаря и тот определил, что у хана тоже цинга.

Так я избавился от ложного обвинения. С большим удовольствием чинил я сережки. Ведь они спасли мне жизнь. Но вот погибшего сына мне никто ужо не вернет. Хожу теперь как неприкаянный, — с горечью закончил Черный Мастер свой невеселый рассказ.

— Да, плохая власть — болезнь государства, страдания для людей, — проговорил хромой старик. — Много крови попортили нойоны и мне. По весне собирали мы на стойбищах богачей обглоданные кости, вываривали их и питались этой зловонной бурдой! А от нее даже собаки отворачивались. Детей своих кормили вареным последом, спасибо, что после отела коров богачи милостиво разрешали его брать. Особенно было жаль детей… Вот мы и стали угонять лошадей у этих кровососов-князей. Лошадей мы сбывали в Тяньцзине и Калгане, а вырученными деньгами помогали самым бедным.

Однажды, лет десять назад, наш князь собрался ехать в Пекин, чтобы за взятку получить новый чин. В подарок богдыхану он приготовил лучшего своего коня. Увидел я этого коня и потерял покой. Вот бы угнать этого коня, подумал я, ведь за него можно выручить немалые деньги и помочь не одной бедной семье. И однажды ночью я угнал коня и продал его в Китае.

Потом я стал выжидать, что будет. И вот как-то приезжает за мной солдат из охраны князя — старый Балдан. Я и раньше знал его. Он рассказал, что после пропажи коня князь просто взбесился. "Что ты наделал? — сказал Балдан. — Ведь в краже коня подозревают тебя. Против тебя есть улика — на месте кражи табунщик нашел твой кисет и передал его князю. Как же ты недосмотрел? Нойон приказал арестовать тебя. Придется тебе ответ держать".

Пока мы ехали, старик Балдан спросил меня: "Скажи, глупая голова, неужели ты собираешься признаться? Неужели выдашь товарищей? Смотри, коли признаешься в краже этого коня, тебе все другие кражи припишут. Ведь на волка валят и тогда, когда он не виноват. Признаешься — отрубят тебе руки, чтобы больше неповадно было. Князь сейчас бешеный. А ежели упрешься, с тебя семь шкур сдерут, но отпустят. Хорошенько обдумай, что отвечать. А о нашем разговоре никому ни слова". Солдат говорил дело, видно было, что жалел нас. Да и как же иначе? Беды-то у нас общие. Подумал я, подумал и сказал, что не собираюсь принимать на свою голову вину. "Так помни, — сказал Балдан, — тебя будут вынуждать выдать друзей и все кражи будут тебе приписывать. Но уж раз решил — не отступай. Недаром говорят: волк силен в прыжке, мужчина крепок в своем слове. Ты должен выдержать все".

Дзалан Гомбо сначала говорил со мной очень ласково — облизывал меня, как корова теленка. Но я не поддался на эту уловку. Вот тогда-то дзалан и показал свои зубы.

Я стиснул зубы, чтобы ни один звук они не вырвали у меня. В первый же день меня зверски избили, но я молчал. На второй день стали избивать снова, но я по-прежнему молчал, как будто били не по мне, а просто выбивали пыль из моего дэла. Когда же на третий день меня начали пытать, я притворился, будто потерял сознание. Лежу, а сам слушаю, что будет дальше.

— Зря хвастался, что выбьешь из него признание, — упрекал князь дзалана. — Придется его отпустить. Если этот паршивый пес подохнет от побоев, потом хлопот не оберешься.

— Этот негодяй только притворяется, — ответил дзалан. — Я быстро приведу его в чувство. Вот поставим ему на ляжку зажженную свечу, тогда сразу вскочит. А уж если не встанет, пока свечка не сгорит, тогда придется отпустить его на все четыре стороны. Давайте попробуем.