Бямбын Ринчен - Заря над степью

Эй! Принесите самую толстую тибетскую свечу! — крикнул он.

Я невольно вздрогнул и с трудом удержался, чтобы не вскочить, а дзалан злорадствовал:

— Вскочит как миленький! Я сам отмерю свечку.

Я сказал себе: "Во что бы то ни стало я должен выдержать".

Принесли свечу, зажгли ее и подставили к моей опухшей и окровавленной ноге. Свеча зашипела, запахло горелым мясом. Это было похуже, чем побои. Думал — не вытерплю, в голове стучала одна только мысль: не лучше ли встать и признаться во всем, да вспомнил я слова старого Балдана о мужской твердости и стойкости, и стало мне как будто бы полегче. Эти слова придавали мне силы. "Настоящий мужчина может выдержать еще и не то", — думал я. Правду говорят, что хорошее слово дороже золота. Старый Балдан помог мне выдержать неземные муки, и мучители мои были вынуждены меня оправдать. Пришлось, правда, проваляться несколько дней, пока не поджили раны. А когда возвращался домой, я завернул к табунщику нойона и сказал ему:

— Если тебе не надоела жизнь, отойди подальше от табуна. Я у князя своей кровью купил три раза по девять лошадей. Так и передай ему.

И угнал двадцать семь самых отборных коней. И князь ничего не мог поделать со мной. Но у меня теперь на всю жизнь осталась его отметка: нога покалечена, — закончил свой страшный рассказ старый Лузан и, подозвав трактирного слугу, заказал четыре котла буузов и манту [100] Буузы, манту — пампушки и хлебцы, приготовленные на пару. .

— Зачем так много? — спросил Черный Мастер.

— Для узников, — коротко ответил Лузан и в свою очередь спросил:

— Не приходилось тебе встречаться с одним из наших молодцов по имени Даргай? Смелый человек! Он отобрал у агента китайской ростовщической фирмы список должников и вернул беднякам скот, отнятый у них за долги. Когда Даргай шел на дело, он всегда надевал маску. Но на этот раз маска у него слетела и его узнали. Он же, не подумав об этом, по доброте своей отпустил агента с миром. Ну а этот лизоблюд тут же, конечно, доложил обо всем амбаню. Даргая схватили и приговорили к смертной казни. Теперь он ждет решения своей судьбы: осенью приговор должен утвердить император, который, подписывая приговоры, имена помилованных обводит красным кружком. А остальным рубят головы.

— Я видел Даргая. Его заковали в цепи, — вздохнул Черный Мастер.

— А ведь я приехал для того, чтобы его освободить, — торжественно, как клятву, произнес Лузан.

— Может, и я тебе пригожусь? Меня ведь не зря зовут Черным Мастером.

— В таком случае пошли? Об остальном договоримся по дороге. На берегу Сельбы меня должен ожидать мой внук.

Лузан расплатился за буузы и манту и нанял человека донести их до центральной тюрьмы.

В центральной тюрьме Лузан сунул кое-что надзирателю и получил разрешение вручить передачу лично. Дело это было обычное. Многие жители Урги из жалости или в память умерших родственников приносили заключенным еду.

Увидев Лузана, к нему подбежал обросший узник, закованный в цепи. Лузан с жалостью посмотрел на истощенного арестанта и спросил у надзирателя:

— У вас больше нету заключенных? А я-то дал обет накормить всех в тюрьме.

— Есть еще трое, да те прикованы цепью к стене.

— Я должен их накормить, — твердо сказал Лузан.

— Им сегодня уже давали есть. Больше нельзя. Если начальство узнает, мне попадет, — возразил надзиратель.

— За что же тебе попадет, если я дал обет совершить благодеяние для всех заключенных? — настаивал Лузан и, достав из-за пазухи хадак и серебряный русский полтинник, сунул их в руку надзирателя.

— Ну, раз ты дал такой обет, ничего не поделаешь, придется тебя пропустить, — сдался страж и, спрятав дары за пазуху, повел Лузана в противоположную сторону.

Невысокое здание, сложенное из необожженного кирпича, наполовину ушло в землю. Внутри было темно и сыро. От страшного зловония у Лузана сперло дыхание и стало резать в глазах.

Привыкнув к темноте, он осторожно огляделся по сторонам и тут только заметил троих закованных в цепи узников, причем конец цепи был прикреплен к стене. В одном из них он узнал Даргая.

Передавая ему еду, Лузан незаметно вытряхнул из широкого рукава дэла в подол Даргая какой-то сверток. Ничего не подозревающий надзиратель торопил Лу-зана:

— Побыстрее поворачивайся, старик! И охота тебе торчать в этой вонючей яме.

Но Лузан неторопливо перебирал четки и шептал какие-то непонятные слова.

Потом он медленно направился к двери.

— Пусть сбудется пожелание дорогого благодетеля, пусть его милостыня порадует всех троих! — крикнул вдогонку ему Даргай.

В сумерки на ночное дежурство заступил надзиратель-маньчжур. Начальник караула, едва выслушав доклад надзирателя-монгола, отпустил его, дав кое-какие указания ночному дежурному, и помчался на окраину слободы Маймачен в тайный притон. Ночной дежурный закрыл главные ворота тюрьмы на засов и отправился в караульное помещение играть в кости. Вскоре совсем стемнело. Из города отчетливо доносился лай собак да далекий звук шаманского бубна.

В полночь со стороны холма, расположенного позади тюрьмы, раздался приглушенный звук трубы, сделанной из полой человеческой кости. Звук то замирал, то возникал вновь. Чудилось, будто души умерших бродят вокруг и творят здесь свои молитвы.

Дежурный маньчжур поежился и обернулся к своему напарнику-китайцу с желтыми зубами.

— До чего неприятно ночью слушать такие звуки. Надо бы запретить этим непрошеным трубачам шляться по ночам около тюрьмы.

— Он, кажется, где-то здесь, недалеко. Пойди-ка отгони его, — не без ехидства предложил китаец.

— Если ты такой храбрый, пойди сам и отгони, — сердито пробурчал маньчжур.

— Ну нет. Ни за что! Скоро пробьет час Быка и черта начнут справлять свой шабаш.

В это время, точно отвечая на плачущий звук трубы, раздался волчий вой. И вой и звуки трубы слышались все ближе и ближе. Казалось, они перекликаются, то усиливаясь, то затихая.

Надзиратель-маньчжур испуганно зашептал:

— Приближается час Быка. Чуешь, как забегали черти и бесприютные человеческие души? А это воет не простой волк. Слышишь, с каждым разом вой все ближе и ближе.

И тут на тревожный зов трубы ответил вдруг громкий, торжествующий вой волка, и тотчас же где-то неподалеку жутко заохал филин. Перепуганные надзиратели в страхе прижались друг к другу. Они сидели не шевелясь, уставясь в темноту безумными от ужаса глазами.

Над высокой стеной тюрьмы, трижды перечеркнув звездное небо, мелькнули три тени. Потом узники услышали тихий шепот:

— Даргай, иди сюда. Это я, Ондорай. Идите за мной, держитесь друг за друга. В овраге ждут наши.

Вскоре несколько всадников промчались к горе Чин-гэлт. Углубившись в ущелье, всадники остановились в густом лесу. Они стреножили коней, развели костер, вскипятили чай и закусили подогретой в чае бараниной.