Бямбын Ринчен - Заря над степью

Путники сидели вокруг костра, высокий и широкоплечий борец Алтанхояг устроился рядом с Даргаем, Он заметно устал, но старался казаться бодрым. Маленький проворный Сайнбилег уселся напротив. Они с любовью смотрели на "Пузана, смуглое лицо которого было освещено в предрассветной мгле угасающим пламенем костра.

— Делать вам в Халхе пока нечего, дети мои, — сказал Лузан. — Поэтому до поры до времени лучше скрыться у хучитов и супидов [101] Хучиты и сувиды — племена в Южной Монголии. , Они говорят почти на таком же языке, что и мы, и ваша речь не будет сильно отличаться от их говора. Но на чужбине надо быть втройне осторожными. Из Урги, конечно, сейчас же во все концы сообщат о побеге и дадут подробное описание ваших примет. Вот я и думаю: к чему вам эти маньчжурские косы? Надо их остричь, тогда вы будете похожи на бродячих лам и на вас никто не будет обращать внимания. Ведь начиная от Хуху-нора и до самой Урги этих лам везде полно. И не бойтесь расстаться со своими косами. Ведь не превратитесь же вы и на самом деле в лам! Да и среди лам немало хороших людей. Вспомните известного на всю Халху даригангинского Тороя-банди [102] Торой-банди — герой исторической легенды. . Бедняки всегда будут с благодарностью вспоминать о нем… Теперь так. Вот вам сума. В ней новые гутулы и дамские долы для всех троих. Там есть немного денег на дорогу. Ну а дальше — свет не без добрых людей, об этом не беспокойтесь. К тому же в тех краях у Даргая есть и знакомые и друзья. И никогда не обижайте бедняков — будь это тангут или тибетец, китаец или монгол. Какой палец ни укуси, все больно. Бедноте везде одинаково плохо живется. Если найдете поддержку у бедного люда, нойон не будет вам страшен.

— Золотые слова, Лузан-гуай! Ну, кто первый хочет получить благословение Черного Мастера? — пошутил Ондорай, держа бритву наготове. — Вот сейчас отрежем вам косы и сразу станете настоящими мужчинами.

— На, режь мою и развей по ветру волосы, что пахнут маньчжурской тюрьмой, — решился Алтанхояг.

Путники перевалили через горную седловину. Впереди покачивался на большом белом верблюде здоровяк Бат-баяр. За ним следовал Джамба на высоком верблюде темной масти. Он вел за собою еще двух верблюдов, на которых были навьючены палатки и большие войлочные мешки, набитые дорожной утварью: тюфяками, котлами и таганами.

Позади всех, тоже на верблюдах, ехали Пагма и Дэрэн. Дэрэн вовремя заметила, что ехавший впереди Ширчин, задремав, чуть не свалился на землю. Ударив кнутом своего верблюда, она нагнала сына.

— Не дремли, сынок! Свалишься — шею сломаешь. Как только перевалим через седловину, спрыгни с верблюда и пробегись, вот и разгуляешься. Оттуда уже будет виден уртон. А в уртоне-то, как на Надоме [104] Надом — национальный праздник, народное гулянье. : богатые юрты, красивые палатки. Там всегда оживление.

— А скоро мы доедем? — спросил, оживившись, Ширчин.

— Теперь уже скоро, сынок, скоро.

И действительно, как только путешественники поднялись на перевал, перед ними в Онгинской долине развернулся целый город. Палатки, шатры, юрты. Яркие краски переливались в зареве заката, мелькали всадники в разноцветной одежде.

Это была поистине великолепная картина.

В центре высилась окруженная четырехугольной оградой из золотистого шелка огромная юрта, покрытая желтым шелком, блестевшим на солнце. Ее окружали богатые юрты с красными крышами; за кольцом этих юрт виднелось еще одно — из белых юрт, а дальше пестрели разноцветные палатки и шатры, тоже поставленные по кругу.

К этому красочному степному городку на верблюдах и лошадях приближалась внушительная процессия. Впереди ехали всадники на самых быстрых скакунах. В середине конной колонны покачивался желтый паланкин, сопровождаемый двумя всадниками в красных дэлах. Они держали громадный желтый шелковый зонт. За конной группой важно шагали сотни верблюдов. А по обеим сторонам колонны взад и вперед носились всадники в желтых, красных и синих дэлах.

При виде этого великолепия Дэрэн молитвенно сложила руки.

— Видишь, сынок, паланкин, над которым несут желтый шелковый зонт? — наклонилась она к Ширчину. — Это сам святейший. Какая большая свита у него! Одних груженых верблюдов не менее пятисот. Да запряженных в повозки лошадей, пожалуй, побольше двух сотен. А коней, которых ведут в поводу, и не счесть! Тебе нравится, сынок?

— Издали все это красиво, — вставил свое слово Батбаяр. — А попробуй сунься туда — спины не разогнешь. Одни князья да чиновники, только и знай на каждом шагу поклоны отвешивай.

Выбив пепел из своей неразлучной трубки, он спрятал ее за голенище и, заставив опуститься на колени своего громадного белого верблюда, удобно уселся на него.

А Джамба никак не мог справиться со своим верблюдом. Верблюд кричал, упрямился и не хотел становиться на колени. Джамба бестолково дергал его за повод, бил — все напрасно.

— Зря бьешь скотину. Совсем его задергал, вот он тебя и не слушается. А все потому, что не умеешь ты обращаться с животными. К ним надо подходить с лаской, ты же только и знаешь, что бить, — упрекал Джамбу Батбаяр.

Путники медленно спускались с перевала, навстречу им попался какой-то всадник в военной форме. Он оказался знакомым Батбаяра, рассказал, что ему приказано следить за порядком во время благословений. Показав кнутом в сторону палаток и походных коновязей, он сообщил, что для князей и других важных лиц отведено особое место.

Не то всерьез, не то в шутку Батбаяр спросил:

— Неужели и в аду нас будут делить на белую и черную кость?

— Не могу сказать, Батбаяр-гуай, — ответил стражник. — Я ведь служу у маньчжурского императора, а не у Эрлик номон-хана [105] Эрлик номон-хан — владыка ада. . Вот моя бабка могла бы ответить поточнее. Мы ее недавно снесли на кладбище, думали, что померла, а она через два дня возьми да и вернись с того света [106] По старинному обычаю монголы покойников не закапывали, а оставляли их в степи. . И почудилось ей, что попала она там сначала в юрту Эрлик номон-хана, где людей делят на белую и черную кость. А юрта, говорит, эта вроде нашей канцелярии — такая же большая и дымная. Бабушка будто бы долго сидела там около ящика с аргалом и ждала, пока ее позовут. И вдруг почувствовала, что страшно продрогла. Тут она огляделась и поняла, что лежит в степи и что дождь хлещет. Она до нитки, говорит, промокла. Тогда она встала и с трудом доковыляла до дому. Мы ведь снесли ее только накануне и не успели еще откочевать на другое место. Вернулась она перед самым заходом солнца. Мы сначала своим глазам не поверили, перепугались до смерти. А когда разобрались, что ото наша бабушка, успокоились. Вот как я узнал, что юрта Эрлик номон-хана, в которой делят людей на черную и белую кость, ничуть не хуже нашей хошунной канцелярии.