Коллектив авторов - Посиделки на Дмитровке. Выпуск 8

Как-то зимой жильцы заметили, что дверь в Дедушкину комнату приоткрыта. Вошли, а ни Дедушки, ни одежды его нет, только ящик стоит сапожный. Позвонили дочери, написали заявление в милицию, участковый приходил. Спустя дней десять участковый явился снова и сообщил, что шел Дедушка по улице, ему, наверное, стало плохо, он упал и пролежал в снегу долго и замерз. А оттого, что одет старик был как бродяга, документов у него не нашли и потому свезли его куда-то и похоронили в общей могиле. Куда свезли — неизвестно. В те годы без документов ходить по городу было нельзя. Жильцы удивились, как же так, Дедушка, хоть и молчал, но человек был умный, закон соблюдал. Говорили, что мог он потерять свой паспорт, мог тот выпасть и остаться в снегу. Дедушкину каморку опечатали. Одна женщина взяла себе Дедушкин сапожный молоток и фотографию, где он со своим ящиком сидит. На ней он намного моложе.

Потом очень красивый, похожий на музей дом, в котором Дедушка жил, снесли. Жильцы разъехались. Барсика так никто и не взял, он доживал в подвале соседнего дома. Странно сложилась у Дедушки судьба. Всю жизнь трудился, дети его в люди выбились, а никому он оказался не нужен. Может быть стыдились его. И ушел он, никого не потревожив, даже на похороны не потратились.

Однако у вещей случаются интересные истории. Как-то лет через пятьдесят после смерти Дедушки вдруг всплыла у одного московского антиквара Дедушкина фотография, очень колоритная. Антиквар даже перевел надпись на обороте и опубликовал снимок в дорогом глянцевом журнале. Этот журнал лежал в шикарном магазине, в том же самом переулке, где когда-то Дедушка жил, но ни дома его, ни скамейки у подъезда, ни людей, заполнявших магазин «Российские вина», ни запаха эклеров с заварным кремом, которые пеклись в доме напротив, ни дорогого ювелирного магазина, куда стремились, как на выставку драгоценностей, ничего этого не стало. В новой холодной пустоте своего переулка Дедушка и дня не смог бы прожить, да его туда бы и не пустили.

Всему свое время и место. Поменять жизнь, дописать то, чего не было, невозможно.

Прованские розы

Открыть летним утром окно и услышать чуть сладковатый, нежно дымный запах роз — мечта и забытые подробности чьей-то жизни, явь, надежда, любовь, сумерки далекой эпохи. Окно и розы были только на хрупких листах писем и дневников. Дом сгорел очень давно. Но люди, которые в нем жили, остались на все времена. Спустя столетие из поэтических строк великого поэта, из чего-то невероятно мощного и страстного, что теперь считается пустым, ненужным, непрактичным, на месте пожарища усилиями всего нескольких человек возродился тот дом. Он постепенно стал наполняться вещами. Тени тех, кто в нем когда-то жили, вошли в него, меняя цвет и освещение, расставляя чашки на столе. Иллюзия превращалась в реальность. Дом был окружен лугами, свободными от построек и столбов, среди тишины паслись лошади. Все это предопределило ход событий, в которых прованские розы под окном стали участниками необыкновенного пересечения судеб, где стихи о Прекрасной Даме были посвящены ей: «… дыша духами и туманами она садится у окна». Она была дочерью Дмитрия Ивановича Менделеева, ее мужем был Александр Александрович Блок. Ее звали Любовь. Удивительное совпадение. Она любила красивые вещи и дорогие духи. Тогда московский француз Эрнест Бо, парфюмер, создал аромат «Фея роз», ему вторила парижская фирма «Д’Орсей» с «Розой Д’Орсей». Фирма, как бы это ни казалось странным, была вплетена в историю дома, потому что само ее существование было и мифом, и реальностью одновременно.

Утонченный аристократ граф Габриель Альфред Жюльен Д’Орсей и Прекрасная Дама встретились. От траурных перьев ее шляпы и упругих шелков платья веяло прованской розой. Встреча была придумана изначально, потому что граф не был парфюмером. Значение имело его имя, которое вспомнили лишь для того, чтобы создавать духи. Он умер раньше, чем родилась Прекрасная Дама. Дом в Шахматово ведь тоже появился намного позже, чем тот, сгоревший. Его невозможно назвать копией, потому что он возникал и оживал так таинственно, как-будто из воздуха, из какой-то невиданной материи, о которой еще ничего не известно науке. Его деревянные стены то исчезали, то появлялись, играя воображением тех, кто видел, как он уместен среди природы, как его очертания становятся настоящим образом того времени, которое он олицетворил.

Даже люди, которые приложили столько сил, чтобы звуки шагов в доме, силуэт в окне, даже приблудшие коты стали его частью. Наконец, в один из дней где-то был получен черенок прованской розы. Все начали ждать, укутывать его на зиму, открывать весной. Роза прижилась. Директор музея устроила свой кабинет в Шахматово. Она была не в силах противостоять целительному одиночеству утренних часов.

Все, кто бывал в доме, растворяются в нем. Голос экскурсовода и подробности жизни тех, кто в нем жил, звучат, как нечто совершенно новое, хотя все эти события описаны в десятках книг.

В доме, где после женитьбы жили Александр Блок и Люба Менделеева, есть то, чего почти не осталось в других домах — ощущение удобства и уюта русской дачи. Поэтому самая известная фотография шахматовской жизни — это сцена чаепития. На ней все молоды. Запах пожарища они почувствуют уже в Петербурге, спустя несколько лет.

Но все вернулось: так же жужжат шмели, веет клевером. Розовый куст под окном ждет вечерней прохлады.

Время так несоразмерно с человеческой жизнью. Что бы с людьми ни происходило — это одно, то, что будет когда-нибудь с их вещами, с их именами называется памятью. И это уже что-то совершенно другое, не только бестелесное, лишенное объема, но и предназначенное другим поколениям, понимающим прошлое скорее всего познавательно, не замечая, например, такую мелочь, как прованская роза. Не чувствуя ее символическую роль, пренебрегая той связью, которая всегда есть у природы и человека. Но в случае с розой это не просто речь о гармонии или разрушении, это еще и очень личные пристрастия Прекрасной Дамы — Любови Дмитриевны. Те маленькие вещицы, которые ее радовали — духи, напоминающие ей ее любимый розовый куст под окном и ее дачу в Шахматово.

Плющихинские коты

Коты на улице Плющиха хоть и не породистые, но особенные. Не сами по себе, а стайкой ходят и лежат на крышах гаражей тоже вместе, греясь на солнце. Собак боятся только очень злых, а так — как будто их и нет. Идут себе или высматривают главных кормильцев: бабушку Лидиюсейну, понятно, что она по отчеству Алексеевна, но так в одно слово привычнее. Сразу же замечают одну даму, которая ходит с большим пакетом всякой еды для кошек. Дама пахнет духами, коты это еще издалека чуют, но терпят из вежливости, не такие уж голодные. Дама зимой ходит реже, потому что к подвалу, где коты прячутся, надо по ступенькам идти, а она на каблуках. В общем, с ней не так всё просто. Иностранцы тоже котов не забывают, но они то приедут, то уедут, то квартиру на другой улице снимут. Ненадежные какие-то, хотя еду носят очень вкусную в баночках и на блюдечки раскладывают. Конечно, у всех свои любимцы есть. Коты же разные, кто-то, хоть и добрый, но дурачок, а кто-то очень умный. Все продавцы из плющихинских магазинов и все водители, которые клиентов ждут, даже женщина из газетного киоска — кота Рыжика выделяют, как самого выдающегося. Он и улицу переходит с людьми на зеленый свет, и когда его одна семья на лето вывезла на дачу, там себя вел, как будто каждый год на дачах живет. Хозяева его полюбили, но осенью им надо было надолго куда-то уезжать. Рыжик опять на Плющихе оказался. Долго он у их подъезда сидел, думал, что вспомнят и позовут.