Коллектив авторов - Посиделки на Дмитровке. Выпуск 8

И вот мы въезжаем во двор дяди моего шорского друга. Уверенности, что дверь будет не заперта, не было. Ведь нас никто не ждал. Однако наши сомнения не оправдались. В избе оказалось полно народу. В основном это были мужчины, они отдыхали, сидя на лавках, расставленных вдоль стен, или просто на полу. Все были нетрезвы, хотя рабочая неделя только начиналась. Моя мечта запечатлеть жизнь шорских охотников, как я полагал, полную романтики, сразу же куда-то подевалась. Съемку решено было перенести на следующий день.

…Дядя сразу узнал своего племянника. Мужчина средних лет и крепкого телосложения неплохо держался на ногах и принял нас достаточно гостеприимно, чего нельзя было сказать о других. Некоторые, особенно после того, как мы отказались от предложенной нам выпивки, поглядывали на нас косо. По дому кругами бегала суетливая пожилая женщина со старым чайником в руке, была и помощница помоложе. В чайнике, разумеется, был не чай. Из него женщины то и дело подливали мужикам в кружки какое-то зелье. Что именно, осталось для меня тайной до сих пор. Кто-то сказал мне, что это был перегнанный ацетон, но я не поверил. Привыкший докапываться до истины и полагая, что это какой-то национальный напиток, я все же решил пригубить из поднесенной мне алюминиевой кружки розоватую жидкость. По крепости огненной она не казалась, хотя кое-кого уже свалила с ног. На вкус же была отвратительна.

Веселье началось незадолго до нашего приезда, однако все уже были крепко пьяны. Вскоре стало известно, откуда бралась эта выпивка. Более того, я даже увидел человека, который продавал охотникам это пойло, причем не за деньги, а в обмен на шкурки зверьков. Сразу вспомнился фильм «Начальник Чукотки». Только торговца из Америки здесь не было. Натуральный обмен совершался между охотниками и каким-то заезжим «предпринимателем». Им был неразговорчивый молодой парень с бидоном в руке, внешне не похожий на шорца. Я стал невольным свидетелем очередной доставки зелья по разветвленному таежному «алкотрафику». Хозяин дома уединился с курьером в другой комнате, чтобы с ним рассчитаться. Через открытую дверь я мог видеть, как он ударил ногой по дверцам кухонного стола, которые тут же распахнулись. На пол высыпалась гора пушных шкурок. Сколько и каких именно хозяин подвинул ногой в сторону поставщика спиртного, точно не могу сказать. Но каким трудом достаются охотникам эти «пушистые деньги», мне было известно из бесед с местными жителями.

Пока остальные отдыхали, дядя Володя, так звали хозяина, поведал нам недавнюю охотничью историю, начав ее такими словами: «Волки шибко марала режут. Топаков сказал, раньше по-другому было. Ему восемьдесят. А он лучшим был. Отец его в тайге пропал. Дед к себе забрал. Так он, малец совсем, с дедом бить зверя ходил». Немного помолчав, хозяин рассказал, что после прокладки неподалеку от этих мест линии электропередач, в оставшихся в тайге просеках чрезмерно разросся кустарник. И следом быстро стала увеличиваться популяция волков, облюбовавших эти невысокие густые заросли. Поголовье же марала резко уменьшилось. А значит, меньше стало еды на шорском столе.

Поэтому накануне нашего визита в Эльбезу озлобленные на хищников охотники во главе с нашим рассказчиком целую неделю шли по волчьим следам, но так и не догнали стаю. Как рассказал нам дядя Володя, волк, будучи умным и в прежние времена, стал еще хитрее. Например, уходя от преследования, эти звери оставляют одного из своих собратьев позади, а сами спешат вперед. Замыкающий серый, напротив, не торопится и нарочно старается быть замеченным охотниками, чтобы те приняли его за «хвост» преследуемой стаи. По мере приближения людей, плутая, он уводит людей их в сторону и затем пытается убежать. Вот и наши охотники, в конце концов, прекратили преследование и повернули домой, решив запить горечь своей неудачи.

Для ночлега нам предоставили соседский дом. Пытаясь уснуть в темной, похожей на кладовку комнате, где едва помещалась единственная койка, на подоконнике я заметил, какой-то предмет, освещенный, слабым светом луны. Любопытство перебороло усталость, и я подошел к окну. Там лежал обезглавленный заяц-беляк, который, как я узнал позже, был принесен сюда дядей Володей, чтобы поутру было чем нас накормить. Из-под подоконной доски, по беленому простенку текла черная струйка заячьей крови.

Утром отдохнувшие за ночь люди уплетали за обе щеки бульон, сильно отдающий дегтем, которым пахнет обычная еда этого зверя — таежный лишайник. Завтракать зайцем, с которым я разделил ночлег, я отказался. Под предлогом отсутствия аппетита.

После завтрака на крутой сопке, занесенной снегом, шорцы учили меня спускаться и подниматься вверх на «шанях» — шорских широких лыжах, обитых щетинистой кожей, снятой с голени жеребца. При подъеме в гору щетинки, направленные назад, впивалась в снег и не позволяли лыжам скользить вниз. В руках у меня была палка, похожая на длинное весло. Ею лыжник опирался на снежный наст, тем самым сохраняя равновесие. Этим же «веслом» выкапывалась белка из сугроба, в котором она пыталась спрятаться от охотника. Но палка-копалка не помогала мне при спусках даже на самой маленькой скорости: почему-то лыжи подо мной почти не скользили, и мне приходилось просто сбегать в них к подножию сопки, хлопая ими по снегу и иногда проваливаясь в него по пояс. Вид мой вызывал всеобщий смех.

На следующий день мы решили отснять несколько кадров в семье молодого и энергичного шорца Никиты, сумевшего своими силами электрифицировать деревню, установив дизель-генератор и электрические столбы. Он жил с молодой женой и двумя маленькими детками, сыном и дочерью. Покидать родную деревню ни при каких условиях Никита не собирался, хотя супруги недавно отучились в Новокузнецком университете, получили дипломы и могли бы поискать иной жизни.

Заканчивались мои зимние «полевые работы». Я прощался с Эльбезой, тихой и малолюдной. Обратный мой путь в несколько тысяч километров начинался здесь, на окраине красивой горной страны. Он пролегал через редкие деревушки, где живут своей нелегкой жизнью шорцы, телеуты, русские, простые люди с непростой судьбой.

На мгновение таежную тишину нарушила команда: «Майка, но-о-о!». Так звали лошадку, увозящую меня из Эльбезы по заснеженной дороге, на которой оставались едва заметные следы от саней и Майкиных копытец.

Таежная электричка

«В краю, где чистые снега, где неоглядная тайга, где спрятана душа моя…». К сожалению, я не знаю, кто написал эти строки. Но, побывав в Горной Шории трижды, за правдивость этих слов могу ручаться. Там тайга, действительно, неоглядная. А чтобы в этом убедиться, нужно попытаться как можно выше забраться, например, на гору или даже на потухший вулкан. Однажды то и случилось. Но об этом чуть позже.