Коллектив авторов - Посиделки на Дмитровке. Выпуск 8

— Конечно.

(Я долго колебалась, оставлять ли в моем документальном повествовании рассказ о фотографии и т. д. И решила оставить. Решилась, мысленно посоветовавшись с Корнеем Ивановичем. Да-да, спустя десятилетия после его кончины. Потому что, по моему мнению, большего специалиста в вопросе взаимоотношений между мужчинами и женщинами представить невозможно. В его глубочайшей компетенции по этому вопросу убедилась, когда мы в те далекие времена, о которых мой рассказ, во время наших прогулок подолгу разговаривали. Чуковский обычно говорил о Некрасове, о том, что пришлось изъять из главной работы в угоду цензуре. А это было как раз описание сложностей во взаимоотношениях с близкими женщинами: с Панаевой, с Зинаидой Викторовной, ставшей Некрасовой, с Селиной и иными женщинами, которые встречаются и в городах, в дворянских кругах, и в русских селениях. Помню, как при первой беседе мне захотелось разобраться в любовных треугольниках и треугольничках. И тогда Корней Иванович предупредил: «Не стоит навешивать ярлыки. Жизнь сложнее разграфлённых схем. И отношения между людьми не уложить в геометрические фигуры. Не втиснуть, не навредив»… Памятуя это наставление, я и дерзнула рассказать. Мысленно испросила разрешение. Какой ответ получила? Мне подумалось, что описание юношеской свежести чувств, безрассудства, искренней боли при полученном отказе женщины не покоробит моего героя. Может, даже обрадует.)

А в том далеком году Чуковский позвонил мне вскорости, приглашая на встречу.

— Разрешите, Корней Иванович, приехать с мужем? Он увлекается Некрасовым.

— Конечно, — и добавил, — мне и так все понятно… Без ссылки на Некрасова…

Так приобщился к рассказам о литературе и мой Юра. Хотя в последующем уже не было разборов некрасовских любовей, муз, увлечений, сочувствий, запутанных ситуаций. Зато Чуковский показал свои недюжинные актерские способности. Однажды в ожидании нашего приезда он нарядился в алую мантию и конфедератку и величаво расхаживал по кабинету, поясняя, что это одеяние почетного доктора Оксфорда. Звание он получил и даже произнес двадцатиминутную речь, как того требует протокол английского университета. Сразу и с пафосом стал декламировать. Но тут в кабинет заглянула молодая девушка, и Корней Иванович, смутившись, замолчал: «Все-все знаю, Машенька, англичане меня не понимают». Девушка удалилась, а Корней Иванович объяснил, что Мария Слоним — внучка наркома Литвинова, а значит и его жены — англичанки, дочка переводчицы с английского, сама знает язык, как никто другой. «Я же учил английский, не зная особенностей произношения. Вот и получилось: переводить могу, а говорить… нет. И все свои речи предоставляю слушателям в письменном виде».

Разговоры оставались интересными: будь то рассказ о Тургеневе: «И не осуждайте меня за оксфордовское ликование; вон Ивану Сергеевичу пришлось включать все свои европейские связи, чтобы добиться этого почетного звания!» Или байки о приключениях Маяковского, Горького, полные живописных деталей зарисовки о Блоке, Репине, Чехове…

Но звонки с приглашениями становились все реже. Аккуратен был Корней Иванович, пожалуй, только в сообщениях о постоянных детских праздниках-кострах, которые устраивал у себя на даче и на которые собирались большие, шумные детские компании («Вход — семь еловых шишек»). Однажды даже упрекнул, что ни разу не появилась моя Машенька, заподозрил, что я недостаточно уговариваю ее. А хорошенькая, трогательная, но застенчивая Марусенька и без того мучилась в обязательной роли Снегурочки, что была уготована ей долгие годы в детском садике. Опасалась, что и на костре ее выведут в центр круга, потому упорно отказывалась от поездок в Переделкино.

Чуковский расспрашивал меня о работе, о публикациях. Мы сверяли, как исполняли данные когда-то обещания. Чуковский неизменно расспрашивал о моих исторических «открытиях», радовался, что я иду в нужном направлении. Сам сообщал о важном: закончил очередные воспоминания, оформил на работу литературного секретаря — Лидию Евстигнееву. («Она тоже с филфака» — «Скажу более, Корней Иванович, мы из одной группы» — «Это значимо. Пишет, и хорошо пишет о Саше Чёрном». )

О смерти сына (Николай Корнеевич скоропостижно скончался 2 ноября 1965 года) сообщил потерянно: «Не думал, что будет мне уготована такая страшная судьба: хоронить собственных детей. Из четверых проводил троих».

А в конце 1966 года сказал, что подписал письмо литераторов в защиту Даниэля и «вашего Синявского». Направлено письмо было в Президиум XXIII съезда КПСС, в Президиум Верховного Совета СССР, в Президиум Верховного Совета РСФСР.

Помогло ли? Отдали ли писателям на поруки их товарищей? Нет! Но в чем-то, видимо, помогло: срок заключения Даниэлю и Синявскому частично скостили, а после освобождения разрешили им выехать за рубеж, что было в ту пору чрезвычайной редкостью.

Но Корней Иванович, к сожалению, эту новость не узнал, так как скончался 28 октября 1969 года.

Незадолго до этой печальной даты нам удалось «сверить наши часы», удалось сказать друг другу слова, которые были нам нужны. Прощались по заведенному когда-то образцу, со слабым налетом иронии: «Спасибо, что вы мне встретились», «Благодарю Судьбу, что ты живешь на этом свете».

On deck

Английский язык — очень сложный. Одно и то же слово может означать черт знает что! Совершенно разные вещи…

Например, deck. Это тебе и «палуба», и «настилать палубу», и, что интересно, «украшать»!

Вот мы сейчас сидим у Горы Сражений на прямой и ровной, как стрела, трансамериканской дороге №80 — on deck. Что означает — в запасе. У этих местных еще и не просто английский, а американский английский!

Спросите, в запасе чего мы сидим? О! Это отдельная песня!

Никто специально для нас не строил этой дороги. Просто кто-то заметил, что этот прямой и ровный участок трансамериканского шоссе №80 или же по-другому — Дуайд Эйзенхауэр хайвей — идеально подходит для установления рекордов скорости. Поэтому для нас ее просто перекрывают на время стартов. Раз в год сюда со всего мира съезжаются, слетаются владельцы, создатели и пилоты стримлайнеров.

Что такое стримлайнер? Да как бы вам объяснить… В общем, велосипед. Только ездит он за 100 километров в час!

Вот мы и собираемся гоняться на стримлайнерах. Устанавливать личные, национальные и мировые рекорды.

Кому это надо? Нам. И истории. Мы принадлежим друг другу. А наши рекорды принадлежат истории. Вы только представьте себе велосипеды, едущие со скоростью 100 км/час и выше!

Мы же за эти рекорды получаем грамоты и… моральное удовлетворение. Спорт этот — чисто любительский.