Моника Згустова - Розы от Сталина [Журнальный вариант]

Ты пишешь, чтобы я была начеку, потому что эта секта может промыть мне мозги. Полагаю, мозги у меня прежние, и даже не уверена, что эта коммуна вообще хочет их кому-нибудь промывать. Уже абсолютно ясно, что им нужны были мои деньги — и они их получили. Еще ты спрашиваешь, зачем я обменяла одну несвободу на другую. Я и сама время от времени задаюсь вопросом, а могу ли я в принципе жить без присмотра? В детстве и ранней юности я жила в роскошной кремлевской темнице, а став взрослой, переходила от одного брака к другому, родив детей от двоих мужей: это тоже ограничивало мою свободу, пусть и на подсознательном уровне. Полученный мною опыт научил меня, что для обретения человеком истинной свободы, внутренней и внешней, ему требуются отвага и внутренняя сила. Я знаю, что во мне их нет, что, страстно мечтая о свободе, в глубине души я понимаю, что не могу с ней справиться. Прости, однако, мне эти умствования, дорогая, и попробуй влезть в мою шкуру: я страшно устала от вечного преследования журналистов, от того, сколько обо мне всего напридумывали, так что побег в оазис спокойствия поначалу принес мне облегчение. А еще я мечтала не только о семье, но и о ребенке, если уж двух своих старших оставила в Москве. Мне было сорок четыре, когда я выходила замуж, и это была последняя возможность родить ребенка и начать в новой стране семейную жизнь.

Ты спрашиваешь меня о моем муже и о том, любим ли мы друг друга. Уэс трудолюбивый и послушный, хотя слушается он не меня, а Ольгиванну. Теперь я уже понимаю, что вышла за него из жалости, он так печалился после смерти первой жены. А жалость — это же разновидность любви, верно? А он? На прошлой неделе мы сидели после ужина на веранде с гостями: с его сестрой Мардж, у которой я жила в Калифорнии после родов, и ее мужем Доном, профессором и калифорнийским политиком, чье настоящее имя — Сэм Хаякава; Доном его зовут только домашние. Мы вместе смотрели на оранжевую луну, которая поднималась из-за поросших лесом гор. И Уэс вдруг сказал: «Светлана, ты и дочка вернули меня к жизни. Я думал, что никогда больше не оживу. Спасибо!»

Меня это удивило. Видишь ли, по правде говоря, Уэс после свадьбы вовсе не ожил. Мы практически не разговариваем. Жизнь в коммуне очень мешает общению: с утра до вечера ты среди людей, каждый твой день распланирован по минутам. И главный враг семейного счастья — это миссис Райт. В последнее время старуха часто призывает меня в свой кабинет. Когда Уэс видит, что я возвращаюсь оттуда в слезах, он ругает меня: «Миссис Райт хочет тебе добра. Она любит тебя, а ты не умеешь отвечать ей тем же. Вот она и сердится. Ты сама виновата. Она любит всех людей и всех животных, она — мать для всего живого».

Марина, я искала сильного человека, чтобы он мог построить нашу семейную жизнь. Однако мой муж вот уже сорок лет живет в репрессивном режиме приказов и запретов, зависимости и подавления. Сколько раз я просила его уйти из коммуны, но он всегда так пугается, будто ему угрожает ссылка. Его родственники, прежде всего Дон, пытаются вытащить его оттуда, но — безуспешно. Уэс настолько психологически привязан к своей бывшей теще, что не мог бы жить не по ее уставу.

Он и с дочкой почти не разговаривает, не играет с ней. Уже решено, что Оля станет очередным архитектором школы Райта и всю жизнь проведет в коммуне «Талиесин», вместе с нами.

Твоя Света-Лана.

Лекция закончилась, прожекторы над сценой погасли. Светлана сидела посреди подиума одна, в полумраке; ей казалось, что повсюду царит абсолютная темнота и светло уже никогда не станет. Тем лучше, говорила она себе, по крайней мере никто меня не увидит. И как у осужденного на смерть проносится перед глазами вся жизнь, так и перед мысленным взором Светланы промелькнули те события, которые предшествовали нынешнему вечеру.

Миссис Райт две недели назад позвала ее к себе и встретила улыбкой. Часто при встречах со Светланой старая дама принимала озабоченный, а то и насмешливый вид; впрочем, могла и просто не заметить. Что означает эта улыбка? Какая-то… вкрадчивая, определила ее для себя Светлана. Чего захочет от нее миссис Райт?

— Лекцию! — выпалила старуха и засияла, как если бы преподносила ей подарок ко дню рождения.

Светлана объяснила, что не может читать лекции, разве что изредка и людям, которых хорошо знает.

— Здоровье не позволяет, — добавила она искренне, имея в виду приступы паники, от которых ей так и не удалось окончательно избавиться.

— Вы всех тут знаете, мы же одна большая семья. И вы абсолютно здоровы, выглядите чем дальше, тем моложе. Так какую тему выберете? — И миссис Райт привстала, показывая, что разговор практически закончен.

— Нет, так не пойдет… — ответила Светлана, но хозяйка кабинета не дала ей закончить.

— Я спросила, какую тему вы выберете. Впрочем, это ваше дело. Можете остановиться на любой, имеющей отношение к культуре. Хорошего дня, — прибавила она холодно и сама открыла перед Светланой дверь…

Наутро ей принесли несколько программок, где сообщалось, что через неделю Лана Питерс выступит с лекцией, на которую приглашаются все члены коммуны, а также почетные гости. В тот день она не пошла в столовую на общий завтрак. Ночью ей приснилось, будто она идет по узкой тропинке вдоль крутого обрыва, то и дело спотыкаясь о камни. Несколько раз во сне она вскрикивала. Уэс прямо посреди ночи собрал кое-какие свои вещи и ушел спать в мастерскую. В столовой во время общего ужина Ольгиванна подозвала ее к себе и, глядя не на Светлану, а на гроздь винограда, от которой одна за другой неторопливо отрывала ягодки, произнесла равнодушно:

— Лана, надеюсь, вы понимаете, что из-за вашего слабого английского весь текст лекции вам придется написать. Однако читать по бумажке нельзя. Ни в коем случае. Выучите лекцию наизусть, иначе вы меня опозорите.

— Я напишу текст, — тихо ответила Светлана, стараясь, чтобы ее не услышали те, кто ужинал за столом Ольгиванны. Она ужасно стеснялась происходящего. — Но если можно, я бы предпочла его читать.

— Это исключено. — Голос миссис Райт звучал громко. Она неторопливо положила в рот очередную виноградину и медленно ее разжевала. — Повторяю: только глупцы читают выступление по бумажке. Вам, конечно, далеко до настоящего оратора, с Цицероном вас не сравнить… — Старуха скрипуче рассмеялась. — В общем, так: лекцию вы выучите на-и-зусть, потому что публика ожидается ис-клю-чи-тель-на-я.

Что же делать? Уехать? Но как увезти маленького ребенка? Ей же понадобится согласие и отца, и главы коммуны, то есть миссис Райт. Уэс такое согласие, разумеется, не даст, а Ольгиванна просто испепелит ее взглядом. А без такого разрешения охранники ее не выпустят. Кроме того, Светлана не хотела идти напролом.